— Точно — о них, — улыбнулся Изот, и немного расслабился.

* * *

Как получилось, что на судьбу человека столь сильно влияет его происхождение, его кровь? Почему люди придают этому такое больше значение, словно речь не о красной тягучей водице, а о необычайно значимом? Более важном, чем ум или доброта, честность или трудолюбие. Почему изгиб бровей, смазливость лица, форма ног (и на что там ещё влияют родственные связи) ставятся выше? Выше способностей человека и его воспитания.

Это можно понять, если речь о царственных особах, у которых водица не красная, а голубая. Вроде бы люди давно договорились, что власть лучше передавать по наследству — от одной голубой крови к другой. Могли бы передавать тем, у кого выше лоб или у кого длиннее уд. Но сошлись на цвете крови. Тоже не самое умное решение, но хоть что-то. Ведь когда власть у того, кто сильнее физически или складнее врёт, это приводит к бесконечному боданию вождей со всеми, кто почуял в себе удаль. Как в стаде между баранами.

Но вот если ты не князь, и кость у тебя не белая… Есть ли тогда разница, какого сословия или какого племени твой предок? К примеру, он был мордовский крестьянин, принявший христианскую веру и русский язык. Через два-три поколения он не отличается от потомка славян — и по образу жизни, и по ходу мыслей. Имеет ли тогда значение, каких он кровей и какой масти его волосы? Он — такая же песчинка нашего народа как любой, почитающий родными русское слово и веру. Именно слово, а не кровь здесь главные.

Мартину хотелось верить, что его собственная буйная водица не ставит его над другими людьми. Пусть в ней и есть княжеские отливы. Хотелось, чтобы его способности оказались такими же как, к примеру, у других — леворукость, способность заворачивать язык в трубочку и желание кушать козявки. Это ведь тоже наследство предков. И его таланты, в общем то, ничем не лучше. Быть может — реже. Но вот зелёные зрачки с черной каймой — тоже очень редки… От этого воспоминания резануло в груди.

Мартин не испытывал иллюзий по поводу того, что «друзья» Изота и Митрия, замышляющие дворцовый переворот, станут считаться с его желаниями. Они видели в нём замену отцу. Юноша знал наперёд, что сейчас его примутся «спасать» от виселицы за соучастие в убийстве Глаши и Юды. Хотя никакого соучастия не было. Потом ему предложат денег. Потом напомнят, что он — приписной фабричный крестьянин, и его легко продать, или сдать в рекруты. И что с подобными першпективами работа наёмным убийцей — недурное в общем-то занятие…

За этим тяжкими думами они пересекли на пароме Оку, затем мимо снова мимо начали проплывать леса, Москва приближалась. Пора было что-то предпринимать.

* * *

После Куровского дорогу накрыл беспросветный дождь. Колея размокла, под копытами лошадей хлюпало. Изот велел править к Вохне, потому что хотел заехать в Москву с восточный стороны — видимо именно там находились «каналы». Но вскоре кибитка стала вязнуть буквально на каждом шагу.

В редкие моменты, когда они двигались, повозка обогнала отряд рекрутов. Те плелись, словно толпа арестантов — душ сто, мокрые, грязные, измождённые, в обносках. Несколько конвойных в таких же испачканных кафтанах пытались понукать, но тоже без особого рвения. Сержант орал в пустоту что-то про батюшку-емператора. Обер-офицера при них не было.

Иногда кто-то из рекрутов падал. Товарищи бросались его поднимать, караульные лупили воздух розгами, сержант снова орал. Мартин увидел, как один упавший рекрут не поднялся. Видимо, был совсем плох. Его оттащили на обочину, и бросили, даже не попытавшись похоронить. Отряд продолжил мучительное движение, не останавливаясь ради упокойника. Куда бы они ни шли, было понятно: дойдут очень многие.

Кибитка беглецов, проехав ещё немного, опять застряла. Мартину с Изотом пришлось вылезать под дождь и выталкивать своё транспортное средство. Когда дело было сделано, их нагнал авангард рекрутов. Впереди чавкал башмаками сержант.

— Далеко ль служивые? — спросил ради интереса Изот и вытер капли со лба. — А то вижу — тяжко вам.

— Так батюшке-емператору всё равно-ть, где мы за него помрём. — отвечал военный. — Пред вражьими пушками, али здесь. А идём мы, мил человек, в Залесский в Переславль, а их него — в Питербурх. Может подвезёшь?

Изот покачал головой — дескать хотел бы помочь, но как вы себе это представляете? А Мартин при слове Питербурх встрепенулся.

— Что, паренёк, с нами хочешь? А то давай. Мигом тебе зачислю. Видишь — у нас какие потери, — то ли в шутку, то ли всерьёз, сказал сержант и почавкал дальше.

Юноша посмотрел на плетущуюся колонну. Посмотрел, и неожиданно шагнул в гущу унылых рекрутов.

— Мартин, ты куда? — опешил Изот.

Парень молчал, и только, подобрав ногу, заковылял в «арестантской» толпе.

— Ты чего это такое удумал? — старец рванулся к нестройному строю и попытался схватить Мартина за рукав.

Но дорогу ему преградил капрал:

— Не лезь к нам, дяденька, зашибём. Видишь, парень собрался к нам «охотником». Значит так тому и быть.

— Да какой это «охотник»! Гляньте — он же хромой, — пытался возражать Изот.

— Хромой-косой, батюшке-емператору всё едино, кто за него помирает, — подключился к спору сержант.

— Мартин, я же тебя вылечил и болел всей душой, зачем ты со мной так? — старец пошёл рядом с колонной, что при её скорости было совсем не трудно.

Парень молчал и, насупившись, смотрел в землю. Вскоре его одежда была неотличима от той, что находилась на рекрутах — жалкой и замызганной. Грязь уравнивает всех, и новобранец начинал сливаться с толпой.

— Скажите хоть, что вы за полк? — в отчаянии закричал сержанту Изот.

— Великолуцкий мушкетёрский41 мы, — нехотя отвечали военные.

— Мартин, несносный мальчишка! Сейчас я не могу ждать, пока ты одумаешься. Но я вернусь за тобой. И только посмей кому-то рассказать о нашем разговоре! Лучше тогда тебе сдохнуть на этой грёбанной дороге, — старец ещё раз выругался, и направился к своей кибитке, которая окончательно застряла в непролазной осенней хляби.

Глава пятнадцатая. Игуменья

Ноября 5 дня 1728 года, Московской губернии город Залесской Переславль

Худший враг любого человека — он сам. Если бы Мартин угодил в нормальный пехотный полк на марше, его недолеченные ноги отвалились бы в первый же час. И его бы отправили в обоз к провиантмейстерам. Но сейчас он находился среди замученных дорожными невзгодами рекрутов, которые сами едва ползли по грязи. А