принимать во внимание их принципы имянаречения, то Ша-Кир потомок этих самых Ша-Миров. И смена династии произошла не много ни мало, а пару веков назад, в период правления деда нынешнего правителя. И это был период Великой Смуты, подарившей парочку новых ритуалов подчиняющих гайнэ — именно они невольно помогли в свержении императора.

Листик испарился со стола сразу, как только я отложила карандаш. Обернулась и заметила, что моя соседка уже в дверях. Поднялась и, дождавшись разрешения Ги-Зяна, окинувшего меня полным угрозы и обещания расправы взглядом, кинулась за ней.

— Постой! — позвала девушку, когда расстояние меду нами сократилось до пары шагов. — Я, Та-Нья. Мне бы хотелось с тобой кое-что обсудить.

— Га-Лла, — вежливо назвалась она в ответ и вскинула вверх темные брови в ожидании разговора.

— Не здесь, — озираясь по сторонам, прошептала я. — Говорят, у стен есть уши.

Га-Лла скептически хмыкнула, но возражать не стала, и я была ей за это благодарна.

— Мы можем прогуляться по саду, — предложила она, я же вздохнув, кивнула с сомнением, вспомнив встречу с императором. — Там есть одно довольно уединенное место, — правильно истолковав причину моего вздоха, добавила она.

— Показывай, — открыто улыбнулась я.

По дорожкам продвигались в полнейшей тишине. Ветер тихо шуршал листьями кустов, подстриженных в форме необычных для меня созданий, доносил цветочный аромат разнотравья. Запах воды и едва слышное журчание невольно привлекли мое внимание, но женский смех и вторящий ему мужской голос отпугнули.

— Нам сюда, — позвала меня за собой Га-Лла, ступая на узкую тропку между высокими, переплётшимися верхушками цветущими кустами.

Шагнула за ней в эту природную арку и застыла от изумления.

— Ну, чего ждешь? Ты же поговорить хотела, — недоумевая, торопит меня девушка.

А я стою и не могу наглядеться. Мраморная, искрящаяся разноцветными солнечными бликами дорожка, каменные скамейки то там, то тут, цветущий холм полный ярких красок, небольшой водопад и застывшая в ожидании статуя у его подножья — безумно прекрасная обнаженная девушка льющая воду в небольшую чащу. Фиолетовые, голубые и синие отблески отскакивают от статуи, делая изображения девушки то более мягким, то более звериным. В этой игре света мне видится, как тень то ложится змеиным хвостом к статуе, то создает иллюзию ушей или клыков на лице прекрасной незнакомки. И что-то в ее лице, кажется, неуловимо знакомым, близким, приковывая мое внимание.

Отвести глаза казалось невозможным. Статуя влекла меня, притягивала мой взгляд, а интуиция настойчиво твердила — вот оно, то, что поможет приоткрыть тайну, станет первым ответом на бесчисленное множество моих вопросов.

— Трехликая мать, — проследив за моим взглядом, улыбнулась Га-Лла. — Я, наверное, выглядела также, когда обнаружила это место. Не знала, что где-то еще уцелели ее статуи.

— Богиня? — испытывая необъяснимое благоговение, прошептала я.

— Богиня-покровительница Ёкки.

— Расскажи про нее, — и, заметив сомнения девушки, добавила просительное: — Пожалуйста.

— Хорошо. Тем более что тебя пустили врата, а, значит, ты не таишь в сердце зла.

Уточнять значение этой звучащей полной бессмыслицей фразы я не стала. Сейчас это было не важным, гораздо важнее было узнать про богиню.

Сложно описать те чувства, что сейчас переполняли мою душу. Были среди них и восторг — трехметровая статуя выглядела такой живой и одухотворенной, что казалось, закрой глаза, и она сделает вдох. И радостное предвкушение, рожденное уверенностью, что теперь меня никто не обидит; и преклонение, что я еще ни разу в жизни ни перед кем не испытывала, а тут хотелось упасть на колени и выплакать все беды, прислонившись к материнской юбке. И раскаяние, рожденное чувством вины нерадивого ребенка случайно огорчившего мать. И столько терпеливой любви и загадочной снисходительности было в ее взгляде, едва зарождающейся и пропадающей улыбке ‑ Джоконде до нее далеко.

Сделала вперед шаг и, повинуясь неясному порыву, слегка поклонилась, а потом и вовсе коснулась руки статуи. Мрамор был теплым. И живым. Отозвался в кончиках пальцев электрическими разрядами.

— Когда в нашем мире еще не было жизни, а населяла его пустота и порождения Хаоса, трое молодых богов ступили на его поверхность. Звали их Ёкки, Кайр и Неназываемый, — вскинула недоверчиво бровь и заинтересованно посмотрела на Га-Ллу. — Что? В летописях и сказаниях не сохранилось его имя. Известно лишь, что были они с Кайром братьями и оба влюбились в Ёкки. Но братья не могли смириться с тем, что им приходится соперничать за внимание любимой, и Кайр вынудил ее выбрать одного из них. Ёкки выбрала старшего, так как уже носила под сердцем ребенка, а обиженный Неназываемый ушел в другой мир. Годы шли, сменялись столетия. Ёкки родила Кайру двух дочерей и сына и для каждого из них они создали свою расу. Рия, старшая дочь, стала покровительницей ниранов, Лия — самиров, а Рел — эринов. Но это ты и сама знаешь, — пробормотала Га-Лла.

Девушка присела на широкую скамейку у ног статуи, я опустилась рядом, и меня тут же окатило брызгами из чаши.

— Надо же, благословенная, — восторженно прошептала Га-Лла, разглядывая мое мокрые от лицо.

— Просто ветер, — с улыбкой ответила я, но та лишь покачала головой в ответ, рассматривая меня так пристально, что мне стало неловко. — А что было дальше?

— Рел и Рия были очень дружны с самого детства и постепенно чувства между ними переросли в нечто большее. Лия же была очень похожа на мать внешне и отчаянно влюблена в Рела. Когда Рел выбрал Рию, Лия разозлилась и открыла проход для Неназываемого, что нашептывал ей о своей любви. Но он просто использовал молодую девушку, желая отомстить Ёкки и Кайру — уничтожить их детей и созданный для них мир. И хлынули тогда полчища тварей, сметая все живое на своем пути.

— А как же Ёкки и Кайр? Не могли остановить нашествие?

— Остановили, даровав Исход и возможность обрести орхов. Но мир уже изменился навсегда. Лия, сгорая в родовой горячке, преданная Неназываемым, отделила свою часть мира и прокляла все мужское население, а вместе с ним и новорожденного сына. Рел и Рия пытались восстановить свою часть мира, но все чаще и чаще Рел вспоминал о Лие и только смертные девушки помогали ему притупить чувство вины. Пока Рия из ревности не сожгла дворец, погубив вместе с Релом несколько сотен душ. Раскаявшись, она пошла к матери. Но Ёкки в своем горе не смогла простить и вознесла Рию на небо, туда, где яркими светилами уже восходили Лия и Рел. Кайр пытался образумить любимую, но досталось и ему — именно его принудившего ее выбирать обвинила Ёкки во всех бедах. А потом и сама ушла,