линии, в шестнадцать лет Врангель, находясь в толпе на Семёновском плацу, оказался одним из свидетелей несостоявшегося расстрела Достоевского и других участников кружка Петрашевского; в двадцать один год он приехал в Семипалатинск и поступил на должность стряпчего (помощника прокурора) по уголовным и гражданским делам.

Знаком был с Врангелем и Михаил Достоевский, передававший через него брату письмо, вещи и деньги. Между молодым дворянином, помощником прокурора, и бывшим каторжником завязалась дружба.

Воспоминания Врангеля о Достоевском легли в основу романа голландского писателя Яна Броккена «Казаков сад» (изданного в Италии под таким же названием).

Несколько лет назад на литературном фестивале в Мантуе одна синьора поинтересовалась у меня, читал ли я «Казаков сад», я ответил, что читал. Тогда она спросила: «А вы знали, что Достоевский одалживал у Врангеля деньги, но так и не вернул их? Какое разочарование! Я была такого высокого мнения о Достоевском. А он…»

Это очень интересный вопрос: должен ли Достоевский, написавший все те романы, которыми многие из нас, его читателей, восхищаются, быть и в жизни человеком, достойным восхищения?

Ну хотя бы хорошим человеком?

Был ли хорошим человеком Фёдор Михайлович Достоевский?

Достойным человеком?

7.5. Как бы он ни поступал

Василий Розанов, тот самый, который называл Достоевского всадником в пустыне с колчаном стрел («и капает кровь, куда попадает его стрела»), писал, что, независимо от того, каким Достоевский был в жизни, он все равно ему благодарен.

И я тоже, скромно добавлю от себя.

Хочу заметить, что Достоевского обвиняли в гораздо более серьезных грехах, чем невозвращение долга Врангелю, мы об этом еще поговорим, но, прежде чем перейти к этой теме, закончим рассказ о Марии Исаевой, в которую Достоевский в 1854 году, судя по всему, не на шутку влюбился.

7.6. Болезнь

В письме Майкову Достоевский признавался, что в то время, когда он жил в Семипалатинске и бывал у Исаевых, он не мог писать: «Я был счастлив, я не мог работать».

Вспоминаются строки Пушкина из «Евгения Онегина»: «Но я, любя, был глуп и нем».

Счастье Достоевского, однако, длилось недолго.

Мужу Марии Исаевой удалось найти работу в городе Кузнецке, в пятистах[41] верстах от Семипалатинска (это чуть более пятисот тридцати километров), и он перевез туда семью.

Достоевский был в отчаянии.

По его словам, больнее всего ему было от того, что Мария с такой легкостью согласилась на переезд.

Именно в этот период Достоевский написал оду в честь императрицы-матери, в которой, как считала Сараскина, только делал вид, что сочувствует боли императрицы, а на самом деле писал о собственных страданиях.

4 августа 1855 года умирает супруг Марии, Александр Иванович Исаев.

Однако Мария к этому времени, похоже, успела увлечься молодым местным учителем Николаем Борисовичем Вергуновым.

Врангель поддерживает ее в этом увлечении, чего не скажешь о Достоевском. «Я давно уже люблю эту женщину, – признается он в письме брату, – и знаю, что и она может любить. Жить без нее я не могу, и потому, если только обстоятельства мои переменятся хотя несколько к лучшему и положительному, я женюсь на ней».

Мария Исаева, однако, не уверена, стоит ли ей выходить замуж за Достоевского, и это делает его несчастным.

«Велика радость любви, но страдания так велики, что лучше не любить вовсе».

Ему кажется, что он повторяет судьбу Макара Девушкина, главного героя своего первого романа, влюбленного в женщину, которая в итоге выбирает другого («Напророчил же я себе!» – говорит писатель).

Осенью 1856 года Врангель сообщает Достоевскому, что ему вернули офицерское звание.

Достоевский отвечает ему: «Производство в офицеры если и обрадовало меня, так именно потому, что, может быть, удастся поскорее увидеть ее. Люблю ее до безумия, более прежнего. <…> Не качайте головой, не осуждайте меня; я знаю, что я действую неблагоразумно во многом в моих отношениях к ней, почти не имея надежды, – но есть ли надежда, нет ли, мне все равно. Я ни об чем более не думаю. Только бы видеть ее, только бы слышать! Я несчастный сумасшедший! Любовь в таком виде есть болезнь. Я это чувствую. <…> Она явилась мне в самую грустную пору моей судьбы и воскресила мою душу. Она воскресила во мне все существование, потому что я встретил ее».

7.7. Если уж что-то решил

Достоевский, надо сказать, относился к числу тех, кто, если уж что решил, то от своего не отступал.

В конце концов Мария Исаева сказала ему «да».

«Она меня любит, – писал он в декабре 1856 года. – Это я знаю наверное».

Достоевский действительно добивается согласия на брак. И как только он его получает (они обвенчаются в феврале 1857 года), тональность его писем меняется.

«Но если печатать не позволят еще год, – пишет он Врангелю, – я пропал. Тогда лучше не жить!»

В апреле 1857 года Достоевскому возвращают право печатать свои произведения. Журнал «Отечественные записки» в августе того же 1857 года публикует рассказ «Маленький герой», написанный в Петропавловской крепости.

Жена не исчезает из его писем, но отходит на второй план.

7.8. Первая жена

Я стараюсь бывать в России каждый год, и, как правило, мне это удается. Приезжая, я всегда стараюсь посетить дом-музей Достоевского в Кузнечном переулке – в последней квартире, где жил писатель.

Несколько лет назад, когда я, по традиции, зашел в музей, экскурсию проводила худощавая рыжеволосая женщина, вся в желтом, которую звали, если мне не изменяет память, Наталья Викторовна. Она рассказала, что в юности, еще во времена Советского Союза, она была панком и зачитывалась Достоевским, и для нее это было в порядке вещей, потому что Достоевский тоже был панком (несмотря на все написанные им оды, добавлю от себя).

И именно панковская сторона его личности предопределила тот факт, что в советское время найти романы Достоевского было очень трудно – слишком нелицеприятно отзывался он о революционерах, а в школах тогда «Преступление и наказание» не проходили. По ее словам, у Достоевского было две жены: с первой они друг друга терпеть не могли, постоянно ругались, она не хотела ему подчиняться, а вторая во всем с ним соглашалась и обожала его. Из двух жен писателя Наталья Викторовна отдавала предпочтение первой, вдохновившей Достоевского на создание многих женских образов, тогда как вторая ни на что его не вдохновила.

Когда мы распрощались с экскурсоводом, к нам подошли несколько русских, невольных свидетелей этой мини-лекции Натальи Викторовны. Они посоветовали не верить ее рассказам: когда они учились в школе, еще при Советском Союзе, они без проблем читали «Преступление и наказание», были учителя, которые очень