Атриуса, работая так глубоко. Мне было труднее сосредоточиться. Мне было труднее удерживать нити, когда я все ближе подбирался к сердцевине проклятия.

И все же я работала.

Другая нить.

Ты падаешь на колени в снег. Ты ничего не чувствуешь от холода.

Еще одна.

Голова в твоих руках, глаза все еще открыты, серебристо-янтарные, смотрят мимо тебя.

Резкий всплеск боли, настолько сильный, что заглушил все остальное. Я застыла, мое тело напряглось.

Я потеряла контроль над нитями.

В далеком мире мое тело упало.

Я едва успела прийти в себя, как грубые руки подхватили меня, но неуклюже, перепутав конечности с моими. В следующее мгновение я поняла, что мы с Атриусом вместе лежим на полу, сгорбившись в мехах. Я потянулась к нему, и моя рука инстинктивно снова нашла его грудь, прямо над сердцем. Его дыхание стало тяжелым. Боль, излучаемая его внутренним присутствием, все еще пульсировала в моем собственном.

Ему было так немыслимо больно. Как кто-то может существовать в таком состоянии? Судя по всему, он делал это уже очень давно. Это была старая боль, вытравленная глубоко в нем, за стенами, которые он возводил годами, чтобы удержать ее внутри.

Он начал приподниматься на локтях и помогать мне, но прежде чем он успел это сделать, я перекатилась на колени и толкнула его обратно вниз.

— Что… — начал он.

— Шшш, — сказала я, мягко толкая его обратно на меха, и мои ладони снова прижались к его груди.

Я потянулась к его нитям. На этот раз я нежно погладила их — я уже сделала все, что могла, освободившись от его проклятия, но это было нечто иное.

Нет, как я уже говорила Атриусу, я не была целительницей. Но я умела успокаивать — хотя обычно для гораздо менее благотворных целей, чем эта.

Атриус застыл. Его веки затрепетали, но он каждые несколько секунд отдергивал их. У него не было сил воздвигнуть ментальную стену против меня, но он все равно пытался.

Я скользнула одной рукой по его руке и провела большим пальцем по успокаивающему кругу.

— Не сопротивляйся, — прошептала я.

— У меня нет времени, — задыхался он. — Я должен…

— Шшш.

Он устал. Так, так устал. Когда он сдался, то сделал все сразу.

Его рука скользнула по моей, так что его ладонь легла на нее. Я чувствовала, как он смотрит на меня, держась так долго, как только мог.

— Спасибо, — прошептал он наконец.

А потом он позволил себе упасть.

Я пролежала рядом с ним несколько часов. Взошло солнце, оставив полоски розоватого дневного света, просачивающиеся под задернутые бархатные шторы, в замке стало тихо, а я осталась.

Атриус спал крепко, но беспокойно, несмотря на успокоительное. Поначалу он ворочался каждый час, мышцы подергивались, на лбу проступали глубокие морщины беспокойства, гнева или ужаса. Во сне он гораздо легче удерживал свое присутствие — или, возможно, моя связь с ним все еще сохранялась с той ночи. Я чувствовала, как этот страх, как и тот жуткий холод, просачивается наружу.

Я не стала его будить. С каждым кошмаром я посылала ему все новые волны спокойствия, пока он наконец не затихал.

С каждым кошмаром я все больше убеждалась, что, скорее всего, впервые за очень-очень долгое время Атриус спал больше часа или двух.

В итоге промежутки между его кошмарами становились все длиннее. В мертвой тишине полудня меня начала одолевать усталость. На его лечение ушло столько сил. Моя магия и мое тело были истощены.

Я не помнила, как погрузилась в сон, но когда сон пришел за мной, я приняла его с распростертыми объятиями.

ГЛАВА 19

Ласковое прикосновение к обнаженной коже моего плеча почти щекотало. Почти.

Мне было тепло. Спокойно. Что-то нежное гладило мою кожу, туда-сюда, легкими прикосновениями. Мои волосы шелестели, словно от далекого ветерка.

Такое приятное ощущение.

У меня еще не было мыслей, только нервные окончания. Только чужое, первобытное чувство безопасности, товарищества и…

…чего-то еще, чего-то, что шептало о том, что я позволял себе чувствовать только ночью в одиночестве.

Прикосновение снова пробежало по моей руке.

На этот раз я была достаточно осведомлена, чтобы почувствовать, как мурашки поднимаются от прикосновения ногтя. По моей коже пробежали мурашки, и по самым чувствительным частям тела — груди, внутренней поверхности бедер — пробежали мурашки, как будто прося о большем.

Мм. Приятный сон.

Я выгнула спину. Почувствовала толстую твердь у себя за спиной. Почувствовала твердую стену тела. Низкий стон отозвался во мне, когда руки притянули меня обратно к этому теплу, а губы прижались к раковине моего уха.

Я напряглась.

И тут же проснулась.

Мой сон был совсем не сном.

Я больше не хотела спать. Я рывком поднялась на ноги, отчего Атриус грубо перекатился на спину, ослепительно моргая и явно дезориентированный.

Я прочистила горло.

— Доброе…

Вампиры ведь не говорят «доброе утро», верно?

— Вечер.

Он моргнул. Успокоительное должно было сделать его сонливым. Казалось, что ему приходится бороться со сном.

Затем его охватил медленный ужас.

Он практически вскочил на ноги.

— Я прошу прощения, — сказал он. — Я.… я думал…

Я была благодарна за то, что многолетние тренировки позволили мне выглядеть совершенно безучастным, даже если я этого не чувствовала. Я подняла руку и слабо улыбнулась ему.

— Ничего страшного.

— Я думал, ты… — Он прочистил горло. — У меня были… сны.

О, у него точно были сны. Как будто я не замечала, как его глаза задерживаются на том, как много кожи я сейчас показываю. Или то, как он сложил руки на коленях.

Я сказала себе, что это хорошо. Для моей задачи будет лучше, если он захочет меня трахнуть. Чем ближе я смогу подобраться к нему, тем лучше.

Ткачиха, он действительно покраснел. Это было так забавно, что я с блаженством проигнорировала маленькую, неудобную правду — что мне было приятно, когда меня так трогали. Я не хотела слишком много думать о том, как мое собственное тело отреагировало на его прикосновения.

— Все в порядке, — сказала я. — Правда. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что хороший сон был для вас приятной передышкой.

Я была слишком очаровательна, прокладывая себе путь к его привязанности. И все же… это была правда. Его боль все еще пульсировала под моей кожей, отдаваясь далеким эхом. Я умела противостоять боли, но даже я не могла представить, как жить с этим каждый день.

Долгое время он молчал. Его рука скользнула к груди и замерла там, словно в ожидании.

— Тебе