Я усмехнулся:

— Мама твоя, конечно, философ. В каком университете она училась?

Маюми улыбнулась, глядя в даль:

— Думаешь, если я не выйду замуж, но буду как океан, найдётся кто-то, кто будет на меня смотреть с таким же восхищением?

— Ты обязана выйти замуж, — я притянул её к себе. — Если ты будешь океаном, то — я стану землей, которая тебя поддержит.

— Ха-ха, — она рассмеялась, уткнувшись мне в грудь. — Если ты станешь землей, я, пожалуй, не хочу быть океаном.

Посмотрел на неё хитро:

— По заднице или поцелуй? Выбирай.

Она моргнула:

— А это чем-то отличается?

— Тогда сделаю и то, и другое, — ухмыльнулся я.

Наклонился вперед и поцеловал её, поддерживая одной рукой за талию, а другой нежно гладя её упругую задницу. Ощущения были просто огонь. Массировал, не останавливаясь.

Холодный ветер, казалось, превратился в лёгкий весенний бриз.

Мы с Маюми давно уже были связаны друг с другом.

Она вдруг перестала дышать ровно, выскользнула из моих объятий и произнесла:

— Давай спустимся с холма. Уже темнеет.

— Ты не чувствуешь, что мы здесь как море и горы? — усмехнулся я.

Она закатила глаза:

— Ты с каждым днём всё лучше и лучше говоришь. Твои губы такие сладкие для всех женщин?

— Будь это так, разве я нашёл бы время для тебя? Похож на глупца?

— Ты и есть глупец, — фыркнула она, вырываясь из моих рук и начиная спускаться.

Я пошёл следом:

— Не беги так быстро. На льду легко подскользнуться.

Она обернулась:

— Я в горах выросла. Ты меня учить будешь?

Лишь вздохнул, не стал спорить. Но как только она закончила говорить, споткнулась, её левая нога подогнулась, и она рухнула на колено посреди дороги.

Я бросился к ней:

— Что случилось?

Её лицо побледнело, рот приоткрыт. Она не могла говорить от боли, лишь стонала.

Увидел, как она обеими руками сжимает левую икру. Глаза её наполнились слезами, и я начал волноваться.

— Что случилось? — повторил я.

— Нога… Болит…

Не раздумывая, подхватил её на руки. Она попыталась что-то сказать, но едва шептала:

— Я справлюсь… Опасно идти так быстро…

Но я не стал ничего отвечать. Какой там лёд? Я и по нему мчался вниз, как ветер.

Маюми, вся в боли, уже почти не замечала, как я её несу. Добрался до фермы, зашёл мрачный как туча, попросил комнату. Официантка, увидев её состояние, сразу поняла — тут дело срочное.

Перенёс её в тёплую комнату, уложил на кровать. Она вся взмокла от холодного пота, лицо бледное, явно страдала.

Недолго думая, снял с неё теплые штаны. Она осталась в колготках.

— Маюми, давай я посмотрю.

Она остановила меня:

— Не смотри… всё нормально будет…

— Это не тебе решать, — отрезал я, и снял её колготки.

Передо мной открылась идеальная пара белых бёдер в чёрном нижнем белье. Прекрасная, упругая кожа. Но сейчас мне не до этого. Мой взгляд сразу упал на левую икру. Там был длинный, тонкий шрам. Странно, почему раньше не замечал, видимо из-за темноты в спальне.

Я осторожно дотронулся до него. Похоже, после операции. Врач явно мастер своего дела, потому что шрам почти не заметен. Или она за кожей ухаживала хорошо.

Сосредоточился и начал направлять свою Ци в повреждённую ногу. Энергия быстро разогнала застоявшуюся кровь, исправила повреждённые вены. Постепенно лицо Маюми стало оживать, брови разгладились.

Она открыла глаза и посмотрела на меня.

— Спасибо…

Спрашивать, как я это сделал, она не стала. Видела уже не раз мои трюки, привыкла.

— Это старое повреждение, — объяснил я. — На морозе рецидив — обычное дело.

— Два года ничего не болело… Я думала, что всё прошло. Прости, что заставила тебя волноваться…

— Шрам на пол-икры. Это не просто падение или удар ножом. Что с тобой произошло? — спросил я, задумавшись. Кажется у Маюми есть скелеты в шкафу, о которых она не рассказывала мне.

Глава 10

Зимний вечер на ферме

— Откуда у тебя этот шрам на ноге?

Когда задал вопрос, Маюми тут же отвернулась, не желая отвечать.

— Если это как-то угнетает тебя, скажи мне, — сказал я серьезно. — Не хочу, чтобы ты думала, что я стану считать тебя неполноценной из-за чего-то, что тебе кажется унизительным.

Маюми молчала, будто не слышала ничего из сказанного. Тяжело вздохнул и усмехнулся. У каждого есть что-то в сердце, о чем не хочется говорить.