Сегодня меня волнуют три вещи…

Одна из которых особенно волнительная – начало подпольного турнира в дурацком «Кирпиче».

– Всё. Под. Контролем, – повторяет в который раз Савва, прижимаясь губами к моей макушке.

Я сижу на барном стуле, висну на стоящем рядом Савве, как обезьянка, и не хочу его отпускать.

Но придётся. У нас и правда всё под контролем. У нас есть план и поддержка полиции. Руслану и Савве всего лишь потребуется разговорить Свинцова, чтобы следователь, с которым общался Савва, мог его арестовать за преступления.

– Я хочу быть там! С вами! – горячо шепчу я, теснее прижимаясь к сильному и надежному телу.

– Тебе там не место, – отрезает он, а затем добавляет уже мягче: – Тем более, сегодня ты нужна Рите.

И это вторая волнующая меня вещь – мы с ней собираемся в больницу к дедушке. Прошло три дня после её просьбы, а я до сих пор не понимаю, как относиться к этой ситуации…

– А тебе, выходит, не нужна, – ворчу я, просто чтобы поворчать.

Савва тут же перехватывает меня ладонями за скулы и напряжённо всматривается в мои глаза:

– Ты невыносимая, Лер, но мне ещё никогда никто не нужен был так, как ты. Ясно?

– Ясно, – широко улыбаюсь я, готовая лопнуть от удовольствия. – Говори мне об этом почаще, пожалуйста.

– Я лучше покажу, – лукаво улыбается он, а затем накрывает мои губы своими.

О, как же я люблю, когда он меня целует! Жадно и одновременно нежно. Его горячее дыхание кружит мне голову, ускоряет стук сердца и лишает разума. Я превращаюсь в один оголённый нерв, который, как током, бьют остро-сладкие ощущения. Поверьте мне на слово, однажды меня разорвёт от них на маленькие зефирно-огненные кусочки…

– Кхм…

Я вытягиваюсь в струнку, разрывая поцелуй, и чувствую, как от смущения пылают лицо и шея. Савве плевать – он тихо смеётся надо мной, утыкаясь лбом в моё плечо.

– Ты готова, Лера? – спрашивает Рита, направляясь к нам.

– Уже пора?

Рита кивает и старается улыбнуться. Выходит не очень. Её мучает то, что Денис не ночует дома, что разговаривает с ней как с чужим человеком, когда вечерами появляется в баре исключительно для работы за стойкой.

И это третья вещь.

Потому что меня это тоже мучает. Я пыталась с ним говорить, но он либо тут же замыкался, либо переводил наш разговор на байк, который мы уже начали собирать. В том самом гараже, к котором он и ночует.

– Но я могу попросить таксиста подождать пару минут, – предлагает Рита, глядя на то, что Савва не спешит выпускать меня из своих рук. Впрочем, как и я его. – Жду тебя на улице.

Я ей благодарно улыбаюсь, провожаю её взглядом до выхода, а затем смотрю на Савву.

– Будь осторожен, хорошо? Оба будьте осторожны.

– Только так, – кивает он и коротко целует меня в губы. – Ну всё, беги, Рыжая.

Я спрыгиваю со стула и говорю напоследок:

– Руслану привет.

Я знаю, что сейчас Савва поедет к Климову, а затем они вместе отправятся в «Кирпич»… Господи, пусть всё получится, умоляю!

Когда мы с Ритой поднимаемся на нужный этаж в здании городской больницы, меня охватывает мандраж. Нет, меня не пугают врачи, не пугают характерные для медицинских учреждений запахи или спецодежда на каждом втором человеке. Меня пугает сама мысль о том, что мы идём навещать человека, который умирает.

У отца Риты рак в последней стадии, врачи уже не могут ему ничем помочь.

Я его не знала, и у меня не осталось возможности его узнать. В долгосрочной перспективе, я имею ввиду.

Я прерывисто втягиваю специфический на вкус воздух и сильнее стискиваю пальцы Риты своими.

– Я не буду настаивать, чтобы ты вошла в палату, если не хочешь, – коротко улыбается мне Рита. – Я и сама не представляю, как туда войду…

– Я буду рядом, Рит, – твёрдо отвечаю я.

– Спасибо, солнышко.

Медсестра, которая добродушно решила проводить нас к нужной палате, улыбается нам и открывает белоснежную дверь. Мы замираем всего на мгновение, а затем решительно переступаем через порог.

В одноместной палате светло и уютно: большое окно обрамляют лёгкие шторы, на подоконнике стоят цветы в горшках, здесь есть небольшая мягкая зона и телевизор. Но главное в обстановке: навороченная кровать, которую визуально делают огромной медицинские приборы, стоящие с двух сторон от неё. Они жужжат и тихонечко пикают. Считают пульс, который продолжает биться.

– Маргаритка…

Седовласый мужчина в больничной койке тепло улыбается своей дочери. Он почти не выглядит тяжелобольным, если не считать неестественную бледность лица и бескровные губы. Глядя на него, я легко могу представить здорового, высокого и солидного мужчину, который берёт от жизни то, что хочет. Потому что его стать болезнь не отняла.

У меня щиплет в глазах.

– Папа… – выдыхает Рита, выпускает мою руку и, сдерживая рыдания, которые всё равно прорываются всхлипами, бросается к отцу.

Она падает на его грудь, он обнимает её в ответ, гладит по волосам и тихо успокаивает:

– Ну-ну, малышка, не плачь. Я не сдаюсь. Я никогда не умел сдаваться.

– Мне так жаль, пап…

– Всё в порядке, Маргаритка, я счастлив тебя видеть, счастлив, что ты нашла в себе силы прийти ко мне. К старому дураку, который совершил столько жестоких ошибок. Прости меня, родная, я был ужасно глуп, высокомерен и эгоистичен. Мне просто нужно было тебя любить, а не притворяться, что мне лучше известно, как тебе жить.

– И ты меня прости, пап, я не должна была разрывать все отношения с вами.

– Сдаётся мне, здесь ты поступила совершенно правильно, – глухо говорит мужчина и наконец смотрит на меня: – Боже, как же вы… Маргаритка, не окажешь честь старому дураку и не познакомишь ли меня с моей внучкой?

– Да, простите, – сквозь слёзы смеётся Рита, поднимаясь на ноги, и протягивает ко мне руку. Когда я подхожу, она обнимает меня за плечи: – Папа, это Валерия, моя дочь. Лера, это твой дедушка, Виктор Петрович.

– Редкостный кретин и самодур, поздно вставший на путь правильный, – улыбаясь, мужчина нежно обхватывает своими холодными пальцами мою ладонь, но его взгляд… – Тебя я тоже должен молить о прощении, маленькое солнышко.

Я всхлипываю и порывисто его обнимаю. Совершенно незнакомого мужчину, в котором узнаю родственную душу. Самоирония у меня точно от него.