— Ну, не одним же маломерным сантехникам хочется, — обижается Кирилл.

— Не княжеское это дело, по попам, — не могу не смолчать я.

— Даже спрашивать не стоит, было ли это у тебя, — не остаётся в долгу Воронцов.

— Не стоит. Не было! — и пока он не предложил свои дружеские услуги, поспешно добавляю. — И не хочется.

— Облом. Я уже по-дружески…

— Спасибо. Не нужно. Не воспользуюсь. Даже с княжеского плеча, вернее, не плеча, а…

Мужчина ржёт, а я стоически беру в руки последнюю упаковку.

— Размер тот же. Клубничные, — заглядываю внутрь. Вместо двенадцати — шесть штук.

— Для орального секса, — елейным голосом подсказывает Кирилл. — Рассказать, как им занимаются?

— Не надо, не такая же я тёмная! Но использовать защиту! У тебя, что — аллергия на слюну? Или княжеский… гм… жезл не сунут куда попало?

— Конечно, ты хочешь услышать последнее, — хмыкает мужчина. — Если отбросить шутки в сторону, то при таком виде вполне реально заразиться всем тем, что и при стандартном сексе. Мне кажется, что процентов девяносто людей этого почему-то не знают. Я не настаиваю, если женщина против. Я вообще ни на чём не настаиваю в сексе. Не хочу казаться мудаком, но с безопасностью в интимном плане я никогда не шучу. И думаю не только о себе, но и о следующей партнёрше. Как минимум. Некоторые инфекции, ты и сама это знаешь, не имеют симптомов годами.

Я уже достаточно хорошо знаю этого мужчину, чтобы уловить за стандартными фразами скрытую горечь.

— У тебя что-то случилось? Что-то личное?

— В студенчестве у нас была очень дружная компания. Иногда до того дружная, что парни делили одну девушку на нескольких и не заморачивались этими самыми изделиями. Двое из этой компании узнали о ВИЧ-инфекции очень поздно. Один лишь тогда, когда женился, и его жена забеременела. Чуда не произошло. Он не только заразил жену, у которой был первым и которую очень сильно любил, но и ребёнок родился с инфекцией. Жена простила. А он себя — нет. Ребёнок умер в годик. Они — спустя полгода. Как раз началась эпидемия коронавируса. Ещё толком не знали, чем лечить, да и обратились к медикам поздно. Вот так вот ушли, не дожив до тридцати. А будущее у них могло быть таким ярким и счастливым. Но…. Второй парень также узнал о болезни на запущенном сроке. Умер в первую волну коронавируса. Организм не справился с такой нагрузкой. На самом деле таких случаев много. И о смертельных инфекциях говорят на каждом углу. Но недостаточно. Или мы привыкли и не допонимаем серьёзности. Я согласен, умереть можно и от свалившегося на голову кирпича. Тоже никто не застрахован. Смерти единичные, но освещаются на всю страну. А те, кто умирают от ВИЧ, как правило, уходят тихо.

Я засовываю в пакет третью упаковку.

— Ты не мудак, Кирилл. Ты очень ответственный. Мы с тобой, конечно, ещё мало знакомы, но я бы пошла с тобой в разведку.

Он легко касается моих волос.

— Ты хотела поиграть, а я испортил тебе настроение.

— Я же не ребёнок, чтобы играть в игры. Я думала, что поиграть хочешь ты, так как оставил пакет на тумбочке?

— Валялся под кроватью. Видимо, горничная его положила. Я не обратил внимания. Заметил бы — убрал. Зачем мне тебя смущать?

Флакон с мазью в его руках. Уже теперь я припоминаю, что никакого пакетика нам не давали. Воронцов просто положил тюбик в карман своего пальто.

Кирилл тщательно смазывает все повреждения и ставит будильник на десять минут раньше обычного времени, чтобы успеть намазать меня ещё раз с утра. Более того, он выполняет своё обещание и ложится спать в брюках.

— Снимай, — шепчу я. — Неудобно же.

Он послушно стягивает одежду и выключает свет. Пока я раздумываю насколько близко допустимо расположить свою попку к его тёплому телу, у Воронцова начинает трезвонить мобильный телефон. Краем глаза замечаю, что уже половина одиннадцатого, а на экране высвечивается идеальное лицо Анжелики.

— Да, Анжелика, — отвечает мужчина. В его голосе нет раздражения, скорее усталость. Возможно, осадок от нашего разговора.

Так как телефон находится практически над моим ухом, я становлюсь невольной свидетельницей разговора. Мужчина не уходит из кровати, значит не собирается говорить о слишком личном. Уйти мне? Но я же не ревнивая жена или девушка, чтобы выскакивать в другую комнату. Наверное, это тоже будет выглядеть очень глупо.

— Кир, я не помешала? — голос Анжелики буквально сочится от сексуальности. Даже мне, как оказывается с почти полным отсутствием сексуального опыта, это хорошо заметно.

— Ты не разбудила меня, — мягко отвечает он, — но время позднее. Если ничего срочного, давай созвонимся в другое, более удобное время.

— Нет, ничего срочного, — томно признаётся собеседница. — Подумала, что мы могли бы встретиться завтра, после работы.

— Нет, Анжелика. Это исключено. Во-первых, я точно не могу сказать во сколько освобожусь. Как ты понимаешь, работу в другой день я доделать не смогу, а спешить, чтобы подстроиться под встречу с тобой — я так не делаю. К тому же я привык к определённому укладу и нарушать его ради секса — это создавать себе неудобства. Я точно не знаю, как пройдёт мой день, но час или два поработать перед сном мне придётся. Ты же тоже рассчитываешь не на десять минут моего внимания.

— Да, я понимаю, но я уже соскучилась.

Я не вижу лица Воронцова, но чувствую, как напряглась его рука, касающаяся моей спины.

— Анжелика, мы же с тобой говорили об этом. И не раз. Я предупреждал, что никогда не стану твоим парнем. Не только твоим. Вообще ничьим. Поговорить — пожалуйста. Когда обоим это удобно. Если что-то срочное, тоже звони в любое время дня и ночи, но это не должно быть простым «соскучилась».

— Да, я всё помню. Но нам было так хорошо вместе. Кир, я …

Воронцов обрывает девушку вначале фразы:

— Анжелика, я не занимаюсь сексом с теми, с кем мне плохо. Даже, если мне очень нравится девушка, но я вижу, что ей со мной не очень, тогда отношения тоже не складываются. Поэтому про «хорошо в сексе» — это взаимно. Большего я тебе дать не могу.

— Но ты одинок, я же вижу…

На этот раз в голосе мужчины проскальзывает заметное недовольство:

— Не надумывай себе того, чего нет. Сейчас мы с тобой разговариваем, но ты меня не слышишь. Это для меня одиночество. А то, что тебе кажется одиночеством, я называю