Шрифт:
Закладка:
– Как видите, не все, – усмехнулся Влад. – Хотя за три недели Бойни действительно погибло больше трех четвертей населения. Но оставшиеся все-таки сумели остановиться. И научиться с этим жить.
– Никакого оружия, никакой промышленности, способной его произвести... даже никаких ножей и вилок, – начал понимать Кларк.
– Мягкие полы, во многих домах и стены, – кивнул Влад. – Все предметы по возможности – или мягкие, или легкие, или хрупкие, или, наоборот, как наша мебель, такие большие и тяжелые, чтобы никто не мог поднять их в одиночку. Ну и так далее. Но это все не решает главной проблемы. Люди способны убивать и без всяких дополнительных приспособлений, вы сами видели, как это бывает...
– Да уж! – Кларка пробрал озноб, когда он вспомнил эту картину.
– Мы избегаем всего, что способно повысить агрессивность. Мяса, алкоголя, спортивных соревнований... вообще любого соперничества. На наших фестивалях, где показывают свое искусство певцы, поэты и так далее – вплоть до кулинаров – никогда не присуждаются места и премии. Никаких споров, никакой политики, само собой. Эти праздники – единственные случаи, когда много людей собирается вместе. Только для радости и веселья, никогда для обычной жизни, способной спровоцировать конфликты... Мы ведь не пребываем в состоянии постоянной злобы и ненависти, как вы, надеюсь, уже поняли. Пока ничто не выведет нас из равновесия, мы, в общем, обычные люди. Но вот если нас что-то огорчит...
Влад немного помолчал и продолжил:
– Конечно, мы все равно вынуждены общаться друг с другом. Люди не могут жить в абсолютном одиночестве – может, некоторые, но не все. Поначалу мы надеялись, что нас спасет вежливость. Такая абсолютная, утонченная вежливость, исключающая саму возможность сказать другому что-то неприятное... нашим церемониалам первых лет обзавидовались бы на древнем Востоке, насколько я знаю земную историю... Но потом оказалось, что это не работает. Слишком изысканная вежливость перестает восприниматься буквально. Все чувствуют в ней лицемерие. Более того, сложность этих церемоний сама по себе начинает раздражать, а особо учтивые формулировки начинают восприниматься, как завуалированные издевательства – даже если на самом деле ничто подобное и не имелось в виду. Так что потом мы, наоборот, максимально упростили стиль общения и поведения. Не до хамской грубости, конечно. Принцип «ни в коем случае не обижать другого, если хочешь жить» все равно главный. Но – никаких церемоний, никаких обязательных правил, никаких ограничений чужой свободы. Просить можно, приказывать нельзя. Не нравится – отвернись или уйди. Плюс, конечно, хомки...
– При чем тут хомки?!
– Вы знаете, зачем они нужны?
– Молоко и шерсть?
– Это не главное их предназначение. В первую очередь они помогают снимать агрессию.
– То есть вы смотрите, как они мирно пасутся, гладите их и чувствуете умиротворение?
– Нет, – просто ответил Влад, – когда нам хочется убить человека, мы вместо этого забиваем хомку. Ногами, руками, всем, что подвернется. Они очень удобны для этого – не способны ни сопротивляться, ни убежать, только кричат. И, как я уже сказал, быстро восстанавливают поголовье. Но, к сожалению, не всякий в приступе ярости успевает добежать до хомки. И не всякий способен переносить агрессию на другой объект. Так что даже все наши меры в совокупности не дают гарантии от эксцессов...
– «Эксцессов!» Главное – подобрать подходящий термин, да? Я правильно понимаю, что за убийство моего товарища вашей дочери не будет вообще ничего? Я понимаю – она несовершеннолетняя и все такое, но – совсем никакого наказания? Даже без сладкого не оставите?
– Я сожалею о вашей потере, мистер Кларк. И это не формальная вежливость. Я знаю, о чем говорю. Когда ей было восемь лет, она убила мою жену. Свою мать.
– Великий космос... – только и смог пробормотать потрясенный Кларк.
– Не стоит так ужасаться, мистер Кларк. До этого моя жена сама убила трех наших детей. Всех – еще совсем маленькими. Первого она пыталась кормить грудью, и он чуть не отгрыз ей сосок. С младенцами совсем беда, они же совершенно не способны контролировать свою агрессию... С двумя другими она не повторяла этой ошибки, но они достали ее своим плачем и капризами. А Лана почти никогда не плакала и не канючила. Но и свою независимость начала проявлять с раннего возраста. Что не всегда нравилось ее матери. Однажды она не только накричала на Лану, но и отшлепала ее. Она думала, что это безопасно – отшлепать восьмилетнего ребенка. Что всегда сможет с ним справиться, в какую бы ярость тот ни пришел. Но Лана не сопротивлялась, когда ее били. Если бы она стала сопротивляться, Мария наверняка убила бы и ее тоже. Однако Лана стоически вынесла наказание. А под утро, когда Мария крепко спала и не ждала нападения, пробралась в ее спальню и задушила ее подушкой. Вообще-то «никогда не мстить» – едва ли не главный из наших принципов. Иначе на этой планете и впрямь давно не осталось бы людей. Но... это дети, вы же понимаете. С детьми труднее всего. Взрослым все-таки легче себя контролировать...
– Не понимаю, как вы можете жить с ней после этого, – с чувством произнес Кларк. – Хотя, вы говорите... ваша жена тоже...
– Лана на самом деле хорошая, добрая девочка, – возразил Влад. – Она действительно хотела сделать вам приятное. Она любит гостей. Специально возилась, делая этот сложный салат. А ваш друг... Если бы он хотя бы не сказал, что ее надо отшлепать, может, она бы еще сумела сдержаться. Но – вы уже знаете, что стоило жизни ее матери. Покушений на свою физическую неприкосновенность Лана не выносит абсолютно. А я не успел предупредить, все случилось так быстро... Кстати, какой был у вашего друга любимый цвет?
– Понятия не имею, – удивился Кларк. – Вообще-то мы не были такими уж близкими друзьями, в первую очередь – деловыми партнерами... хотя, конечно, когда все время летаешь вместе...
– Ну хотя бы предпочитал он синий или оранжевый?
– Говорю же – без понятия. А какое это теперь-то имеет значение?
– Лана хочет знать, какие цветы посадить на его грядке.
– Грядке?.. – растерянно повторил Кларк, а потом вспомнил зрелище, которое открылось
