– Ладно.

Мы бредем по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж подстанции. По ней я сто лет тому назад утром пришел сюда, чувствуя себя молодым и полным сил. А сейчас, всего-то восемнадцать часов спустя, я себя ощущаю старой развалиной, не способной даже ноги передвигать. Сменка, чтоб ее…

На лестнице нам навстречу, пошатываясь, спускается Зябликов, помятый, сонный, смотрящий на мир одним глазом. Мы не здороваемся, вообще не обмениваемся ни единым словом. Плохая примета – заговоришь с идущим ночью на вызов, и минут через десять самого сорвут. Проверено.

Удивительный факт, но оба глаза открыть действительно невозможно, когда сильно хочется спать, открывается только какой-то один. И координация движений сразу нарушается. Я помню, как какая-то истеричная сучка закатила внизу скандал, когда нас примерно в такое же время позвали полечить ее мнимую БА[36] амбулаторно. Дыша свежими парами джина с тоником, она принялась тарабанить в дверь старшего врача, с претензиями на то, что ее лечить явилась пьяная бригада. Такая пьяная, что их аж шатает. Я ей со злости тогда, как сейчас помню, так эуфиллин в вену загнал, что она нарыгала полный тазик…

Второй этаж также мертв, как и первый. Офелия открывает нашу комнату, а я иду стучаться в двери вызванных бригад.

Много нелогичного имеется в системе законодательства нашего отечественного здравоохранения, но наибольшим маразмом, после пункта, оговаривающего процесс питания, я считаю «работу без права сна». Ну не имеем мы права спать ночью, и все тут! Какой-нибудь Стакан Стаканыч Ликеров-Водочный, безработный алкоголик и дебошир, имеет право, а мы – нет. С одной стороны, это можно понять, слыша отчаянные вопли Афанасьевны по селектору. Зябликова она будит, как я думаю, уже минут двадцать. А выезд бригады, согласно все тому же законодательству, после поступления вызову должен осуществляться максимум через четыре минуты. Вот и должен персонал подстанции постоянно пребывать в боевой готовности, чтобы по первому звонку очередной чокнутой бабки с низкого старта рвануть в машину.

А с другой стороны, человек, придумавший такие нормативы, сам их на себе проверял, интересно? Даже если взять абсолютно здорового мужчину, например, того же здоровячка с Благостной, в полном расцвете сил, не отягощенного хроническим недосыпанием, остеохондрозом, гастритом и варикозным расширением вен, посадить его в отдельно взятую комнату и сказать: «Сиди тут двадцать четыре часа, делай что хочешь, только не спи» – сможет ли он это? Просто сидя на месте, не бегая по этажам и оврагам, не осуществляя никакой напряженной умственной и физической деятельности? Ставлю свою годовую зарплату против кучки кошачьих какашек, что нет. Отключится уже к часу ночи. Все потому, что есть такое понятие, как биологический ритм – цикличные колебания интенсивности и характера наших биологических процессов, возникшие вследствие многолетне формируемого приспособления наших организмов к геофизическим циклам. Суткам, то бишь. Так вот, согласно этим циклам наши организмы с шести до семи утра хотят зевать и не хотят идти на работу, с двенадцати до часу желают кушать и валяться в горизонтальном положении, а с десяти вечера и далее – забыться в блаженной дремоте. И никакие параграфы в постоянном меняющемся законодательстве не смогут сломать эту многолетне формирующуюся установку, потому что такова природа, а мы все – дети ее. Посему смешно думать, что если тот здоровячок не сможет, то мы, хронически недосыпающие, недоедающие, имеющие кучу профессиональных болячек и не имеющие адекватной оплаты за свой труд, каким-то чудесным образом все это сможем. В частности – сможем приехать бодрые и радостные к проблемному больному в полпятого утра, качественно и правильно оценить его состояние, быстро и эффективно оказать ему необходимый объем помощи.

Поэтому, хоть нам спать и запрещено, на это закрывают глаза все, даже начальство. Отдых необходим любому, и подземному дождевому червю, и Президенту Российской Федерации.

Восемнадцатая и третья бригады были мной разбужены без проблем, а вот с «семеркой» они ожидаемо возникли. Когда я, постучав, приоткрыл дверь в комнату, в меня из темноты полетел ботинок. Увернувшись, я поднял его и швырнул обратно, стараясь воспроизвести траекторию его прилета. Темнота в ответ заматерилась Серегиным голосом. Я включил свет, наблюдая, как завозились на кушетках три фигуры, закрывая лица от яркого после полной темноты света.

– Слышь, Псих, тебе что, жить надоело? – хрипло интересуется Серега, пытаясь разгладить на голове сформированный подушкой волосяной «чубайс».

– А тебе? Вас Афанасьевна уже полчаса выкрикивает. Смотри, в рапорт включит, старший врач на пятиминутке головы поотрывает.

– Да пошла она… – угрюмо говорит второй «псих», Мишка, протирая опухшие глаза и щеку, на которой отпечатался багровый рубец от подушечного шва. – Мы только с Дальней приехали, четыре часа в дороге протряслись.

– Ладно, хватит балаболить, – буркнул Витальич, психиатр, обуваясь. – Достал уже своим скулежом! Серега, чеши за карточкой, я сейчас.

Серега ощутимо хлопает дверью, уходя. Я бреду в свою комнату, на ощупь добираюсь до кушетки и, не расстилая постели, валюсь. Сон обрушивается на меня сразу, едва я закрываю глаза…

* * *

– Антон! Антооон! – орет Серега.

– Отстань! – я усиленно пытаюсь остановить бегущую кровь из пореза на лбу бомжа Володи. А он постоянно вырывается, пихает меня то в плечо, то в живот. Я, не переставая тыкать в рану салфеткой, стараюсь врезать ему ногой в ответ, но не могу – меня за ноги держит мордоворот с улицы Благостной, обряженный в рваный тулуп с торчащей из него обгорелой ватой.

– Что, урод, сгубил мужика за десять «штук»?

– Это ты его сгубил! – ору я. – Это ты, скотина, нас вызвал, когда надо было к нему ехать!

– А ты куда деньги дел? – интересуется Надежда Александровна.

– Да не брал я их!! Это их ДПС в бардачке нашли!

– Ты спросил, чьи они? – интересуется бомж Володя голосом Сереги. – Спросил? Или сразу в карман сунул?

– Отстаньте, говорю! – я пытаюсь вырваться, но бомж внезапно хватает меня за плечи и начинает яростно трясти. – Отпусти, гнида!!

– Тебе на вызов! – орет мне в ухо Володя. – Вставай!

– Иди в задницу! Какой еще вызов?

– Ну, вставай же! – отчаянно произносит Алина. – Антошка!

– А? Что? – я рывком поднимаюсь на кушетке. Верчу головой. Офелия храпит, отвернувшись к стене. – Ты… чего?

– Вас позвали, – извиняющимся тоном говорит Алина. – Минут десять уже кричат, а вы спите.

– Да? Ч-черт, сколько времени?

– Половина шестого.

Надо же, почти полтора часа проспали. А ощущение, что только голову на подушку опустил.

– Как твой нос? – робко спрашивает Алина, пока я шарю рукой под кушеткой в поисках туфлей.

– Еще не дорос, – усмехаюсь я. – Вы с