Когда я вошла в вестибюль La Grande, в груди моей сгустился страх. Большую часть поездки на метро до гостиницы я думала об аптекаре, но сейчас более насущная забота – неизбежный приезд мужа – вытеснила все мысли о Медвежьем переулке, флаконе и библиотечных документах.

Учитывая, сколько времени нужно, чтобы пройти границу и поймать такси, казалось математически невозможно, что Джеймс уже в гостинице. И все-таки я замешкалась перед дверью номера, думая, не постучать ли. На всякий случай.

Нет. Это моя комната и моя поездка. Он здесь – незваный гость. Я прокатала карточку в замке и вошла.

Слава богу, номер был пуст, и все в нем было моим собственным, хотя и прибранным несколько аккуратнее, чем я оставила. Хрустящие белые простыни были тщательно заправлены под матрас, в кухонном уголке стояли чистые кружки, и… черт. На столике возле двери стояла ваза с прекрасными голубыми гортензиями.

Я вынула из глубины букета конвертик и открыла его, надеясь, что это всего лишь поздравления от кого-то из наших ничего не подозревающих родителей.

Но нет. Надпись была короткая, но я сразу поняла, кто послал цветы. «Прости меня, – так начиналась записка. – Я столько всего должен исправить, столько объяснить. Я всегда буду тебя любить. Скоро увидимся. Д».

Я закатила глаза. Джеймс был умен; он решил заранее, до прилета, попытаться уменьшить ущерб, нажав на все кнопки, чтобы я хотя бы открыла ему дверь номера. Но если он думал, что мы все обсудим за одно утро, потом выпьем по «Мимозе» – другой и вернемся к изначальной программе влюбленных голубков, он жестоко ошибался.

Брать на себя вину за это я не стану. Возможно, меня наша жизнь не во всем устраивала, но не я выбросила ее в помойку.

Через некоторое время, когда я лежала на кровати, потягивая ледяную воду, в дверь постучали. Я сразу поняла, что это он. Я это чувствовала, точно так же, как чувствовала радость, исходившую от его тела, когда стояла напротив него у алтаря в день нашей свадьбы.

Я сделала глубокий вдох и открыла дверь, невольно вдохнув его запах: знакомый аромат сосны и лимона, легкий след мыла ручной работы, которое он так любил. Мы купили его вместе на ярмарке несколько месяцев назад в те дни, когда я проводила все свободное время, проглядывая советы по зачатию на Pinterest. Тогда все казалось настолько проще.

Джеймс стоял передо мной, прислонив к ноге темно-серый чемодан. Он не улыбался, я тоже, и, если бы, на свое несчастье, кто-нибудь проходил в тот момент мимо, он бы подумал, что это самое неловкое, неприятное воссоединение семьи из тех, что ему случалось видеть. Пока мы бессмысленно таращились друг на друга, я поняла, что до последней минуты часть меня не верила, что он на самом деле появится в Лондоне.

– Привет, – прошептал он, так и стоя за порогом. Мы стояли на расстоянии вытянутой руки, но нас как будто разделял океан.

Я открыла дверь пошире и сделала ему знак войти, словно он был посыльным, доставившим мой багаж. Пока он закатывал в номер чемодан, я пошла налить себе еще воды.

– Ты нашел мой номер, – бросила я через плечо.

Джеймс посмотрел на вазу с цветами на столе.

– Мое имя тоже внесено в бронь, Кэролайн.

Он бросил на стол рядом с цветами какие-то документы – паспорт, пару квитанций. Плечи у него были ссутулены, в уголках глаз залегли морщины. Я никогда не видела его таким уставшим.

– Вид у тебя измученный, – хрипло сказала я. У меня пересохло во рту.

– Я не спал три дня. Измученный – это слабо сказано. – Он потрогал цветок, провел пальцем по краю голубого лепестка. – Спасибо, что не прогнала меня от двери, – сказал он, со слезами взглянув на меня.

Я лишь дважды видела, чтобы он плакал: на нашей свадьбе, когда поднял бокал розового шампанского за меня, свою молодую жену, и еще раз, после похорон дяди, когда мы отошли от зияющей дыры, которую скоро должны были забросать землей.

Но его слезы не вызвали у меня сочувствия. Я не хотела быть с ним рядом, я едва могла на него смотреть. Я указала на стоявший у окна диван с круглыми подлокотниками, обитый ворсистой тканью. Он не предназначался для сна, скорее для отдыха, легкой болтовни и страстных занятий любовью поздним вечером – для всего того, чем мы с Джеймсом собирались заниматься.

– Тебе надо отдохнуть. В шкафу есть запасные одеяла. И обслуживание в номерах работает быстро, если ты голоден.

Он растерянно на меня посмотрел:

– Ты куда-то собираешься?

Предполуденное солнце ярко освещало комнату, бросая на пол гостиничного номера бледно-желтые полосы.

– Я собираюсь пойти поесть, – сказала я, снимая кроссовки и надевая мокасины.

В папке на столе номера перечислялось несколько вариантов; было итальянское заведение всего в нескольких кварталах. Мне нужно было что-то утешительно вкусное и, возможно, бокал кьянти. Не говоря о том, что в итальянском ресторане, скорее всего, будет приглушенное освещение. Идеально для того, кому, как мне, нужно укромное место, чтобы подумать, а может быть, и поплакать. Увидев Джеймса во плоти, я ощутила, как в горле у меня собирается комок. Я хотела обнять его так же сильно, как взять за плечи и потрясти, как заставить объяснить, почему он все разрушил.

– Можно мне с тобой? – Он провел рукой по подбородку, покрытому трехдневной щетиной.

Я понимала, как ему нехорошо после перелета, и невольно его пожалела. И потом, разве я не решила заглядывать в глубину, не боясь огорчений? Можно уже и начать выговариваться. Я только надеялась, что смогу удержаться от слез.

– Конечно, – пробормотала я, потом взяла сумку и вышла за дверь.

Ресторан, Dal Fiume, был всего в квартале от Темзы. Хостес отвела нас к столику в углу, в стороне от других посетителей; видимо, решила, что у нас с Джеймсом первое свидание, судя по тому, на каком расстоянии мы держимся друг от друга. Несколько винтажных светильников горели над обеденным залом, как будто стоял поздний вечер, тяжелые алые портьеры окутывали комнату, как кокон. В любой другой день я сочла бы ее уютной, но в тот момент она показалось мне удушающей. Возможно, место оказалось слишком укромным, но мы оба хотели есть и устали так, что дружно вздохнули, опустившись в кожаные кресла по обе стороны стола.

Нас очень кстати отвлекло обширное меню, и какое-то время мы не разговаривали, общаясь только с официанткой, которая принесла воду и вскоре после того пару бокалов кьянти. Но едва она поставила передо мной бокал, я вспомнила: месячные. Все еще запаздывают. Алкоголь. Беременность.

Я обвела пальцем ножку бокала, думая, что делать – и делать ли вообще что-нибудь. Я не могла попросить забрать вино – Джеймс бы что-нибудь заподозрил, а я не хотела ему рассказывать. Не здесь, не в этом богом забытом красном зале, который грозил удушить нас обоих.