меня может родиться ребенок, так значимый для вашей истории, планеты и священной войны с титанами?

— От тебя? — Пыхнула трубкой женщина и глаза ее округлились. Хочется верить от пряного табака. — От тебя, третий лейтенант Рябин, нет. Не строй иллюзий. А вот от него, будет король.

— А давайте вы нас отпустите? Все-таки я тоже помог вам с королем. Не только он.

— А давай ты не будешь умничать?

— А, если я убью червя? Вы отпустите меня и заодно моих товарищей?

Женщина нахмурилась:

— Мне кажется ты много задал вопросов. Я же просила: по- последнему.

— Так отпустите?

— А ты знаешь, давай. Всех отпущу. Даже тех, кто будет рядом с тобой.

— Я буду не один? — У меня приоткрылся рот в изумлении.

— Все, кто живой остался, тоже примут участие. Червь очень голодный. Пускай племя развлечется. — Мать племени утомленно зевнула. — Иди уже.

— А ваш вопрос?

— Мой? — она задумалась. — Слушай, а когда вы улетите? Сколько можно вас истреблять, чтобы вы поняли, что мы вам не рады?

Я потупил глаза и тихо сказал:

— Никогда. Титаны никогда не бросают свои колонии.

13

Я сразу признал парней.

А, кто, как не они? Последние из живых. Наверное, специально оставили, напоследок, помня, что мы изначально держались вместе.

Прохорович перестал сутулиться и распрямил привычно плечи перед офицером. Обвисшие усы старика затопорщились, но бывалый солдат не торопился с вопросами. В глазах его мелькнула искра надежды. Мелькнула и погасла. Ильюха радостно засопел, развел руки для объятий и медленно их опустил, поймав суровый взгляд капрала. Подавил в себе порыв броситься на встречу, передумав в последнею секунду. Стушевался. Спросил:

— А, почему в шкурах?

Сережка привычно хлюпнул носом, протягивая слезливо, вместо приветствия:

— Морячок, вот и свиделись.

Я кивнул ему и стал раздеваться до полосатых плавок с золотыми якорями, отвечая на вопрос:

— Да, так получилось.

— Мы здесь из-за тебя? — грозно спросил капрал. Я предпочел не ответить. — Остальных обнулили. Не дождались помощи. Спасибо за дополнительно прожитые дни. Настало время?

— Не за что, — я потупил глаза.

— Значит настало, — вздохнул капрал.

— Я волновался, — признался Сережка. — Места себе не находил. Переживал. Ты живой! Мы — живые! Это хорошо.

— Да. Время тянулось томительно долго! — признался Ильюха, беззлобно глядя на молодого новобранца. — Гадали, какой ты смертью погиб. Я вот думал, что тебя сожгли и съели. А мы вот у воды стоим. У твоей стихии. Ты же подводник? Обманул что ли всех? — дембель мне подмигнул.

— Ты ведь не предал армию, сынок? — строго спросил Прохорович. Я покосился на сурового старика.

— Да, нет, конечно! — ответил за меня Ильюха, пораженный таким вопросом, не меньше. — Как он мог?!

Капрал не сводил с меня настороженного взгляда.

— Нет, — буркнул я.

— Вот видишь! — облегченно выдохнул здоровяк-дембель.

— Вижу, — спокойно сказал капрал. — Все вижу. Мы думали, тебя за пытали, что ты погиб, как настоящий космопроходец, гадали, какую бы монетку титаны кинули тебе на гроб.

— И какую? — мне стало интересно.

— Мнения разделились, — уклончиво ответил капрал.

— Прохорович сказал, что медяк, а мы с Серегой голосовали за два серебряника.

— Много, — я улыбнулся.

— Как ты выжил? Я думал, из тебя все соки выжали! — воскликнул дембель.

— Не все, — ответил я Ильюхе и вздохнул. Моя печаль передалась Сережке, и новобранец тревожно снова захлюпал носом. Совсем видимо пацана простуда заела. Капрал погладил солдата по лысой голове, поморщился наколовшись о жесткую щетину, и спросил у меня:

— А браслет где?

— Отобрали.

— Небось сам отдал?! — грозно спросил Прохорович.

Я не удержался, вспыхивая:

— Капрал! Вы меня в чем-то подозреваете?!

— Конечно.

— И в чем?

Старик, не задумываясь сурово бахнул, убивая словом:

— В измене!

Парни переглянулись и сочувственно посмотрели на меня. У меня закружилась голова от таких серьезных обвинений. Руки судорожно комкали штаны, пытаясь сложить в правильный квадрат. Постоянно вылезали края. Надоело, в сердцах кинул под ноги. Одна штанина тут же размоталась и укоризненно застыла в немом вопросе. Из толпы аборигенов вышел ненавистный добряк Фальгус. Он делал шаги к нам степенно и важно, полный достоинства и обожания Айны. Я даже застыл, забыв, чем занимался. Вот и настало время кровавых разборок. Представляю, что скажет капрал, когда услышит историю до конца. Дикарь остановился в паре метрах от нас, сплюнул и кинул мне нож под ноги. Клинок почти по рукоять зарылся в грязном песке. Чуть в щиколотку мне не попал. Я с непониманием посмотрел на гнутую гарду: сейчас станем драться на ножах что ли? Потом перевел взгляд на аборигена: теперь самое время для выяснений, никак не подождет?

Воин прокашлялся:

— Вряд ли ты убьешь червя-саама, но вдруг поцарапаешь, — начал медленно Фальгус, стараясь не забыть каждое слово из подготовленной речи. Обреченно вздохнул. Забыл. Повисла пауза. Здоровый бицепс надулся на руке, но это никак не помогло мозгу. Дикарь моргнул рыжими ресницами, отмирая, и продолжил. — Тогда капля крови въется в клинок. Нож, благодаря не тонущей рукояти, всплывет. Я, конечно, выловлю его, когда пройдет время и червь успокоится, и опустится на дно, переваривая четыре священные жертвы. Потом я заменю рукоятку и сделаю важный артефакт: нож Душ, окроплённый кровью саама. Клинок пройдет через столетия и всегда будет убивать титанов. — Рыжий детина, слащаво улыбаясь, сделал несколько шагов назад и уже в толпе добавил. — Получится отличный нож. Жаль, ты его никогда не увидишь.

— Никогда не говори никогда, — сурово сказал капрал и высморкался в сторону дикарей. Чихать он хотел на опасность: на аборигенов, червей и смерть. Старик не скрывал своего призрения.

— Жаль, — пробормотал я, наклоняясь и вытаскивая водолазный нож из песка.

— Священные жертвы? — переспросил побелевший Сережка. Тощие коленки его заходили в нелепом танце. Я улыбнулся, вспоминая балет в большом театре, виденный перед отправкой на фронт.

— Кого мы