Шрифт:
Закладка:
— Зачем же вы его уронили, господин? Это же, как его… слово такое интересное.
— Улика, — подсказал Меркулов, — и вовсе я его не уронил, а специально положил. Провожу следственный эксперимент.
Первое слово орчук понял — то, что к следствию относится. А вот на второе, с заумью которое, подивился. Даже в книжках отцовских такое не встречал, а у него они разностные были: и псалтырь, и Библия, и жития. Были и интереснее — к слову, тот же Загоскин, из наших, славийских, романы у него исторические отец читал, а вместе с тем и Мих. Или другой поэт, фамилию орчук запамятовал, какой-то Ушкин, внук арапа, с катайской кровью. Тоже весьма презабавно писал. Но никто из них никаких «экспериментов» не упоминал. А спрашивать вроде как неловко.
— И долго этот эксперимент… проистекать будет?
— Примерно минуту, — Меркулов зачем-то задрал голову, смотря вверх. Улыбнулся, хлопнул орчука по плечу. — Солнце сегодня шпарит, а?
— Шпарит, — согласился Мих, — сладу с ним нет. Хоть бы туча какая набежала.
— Это как раз то, что нам нужно, — он подождал еще минуту и поднял клочок. — Потрогай — липнет к рукам?
— Нет, только раскалился незнамо как. А должен липнуть?
— Плащи подобного покроя обычно делаются из натурального каучука. Распространены там же, где и придуманы, — в Великогоблинарии. Очень хорошо приспособлены для дождливой погоды. Однако есть одно «но»…
— Какое?
— В условиях Славии эти плащи оказались бесполезны. В жару они становились липкими, а в холод ломкими. Пока один замечательный ученый, дай бог памяти, Гудьир, кажется…
— Гоблинарец? — догадался орчук по диковинной фамилии.
— Наполовину человек, хотя да, живет там. Так вот, он экспериментировал, соединяя каучук с серой на открытом пламени, и заметил, что каучук не плавится, как обычно. Смекаешь?
— Серу обычно дьявольские отродья используют, — буркнул полукровка.
— Да ну тебя, Мих. В общем, этот процесс назвали вулканизацией, в честь древнего эльфарийского бога. Самое же важное другое — магазинов с подобными новыми плащами из вулканизированного каучука совсем немного. Например, в Моршане — всего один.
— Откуда вы все знаете, господин?
Вместо ответа Меркулов махнул рукой горланящему невдалеке перемазанному мальчугану с огроменной стопкой под рукой.
Тот подбежал, еле вытащил свернутую газету и, сунув мелкую деньгу в карман, вернулся на свое место. Витольд Львович открыл ее не как обычно, а с последней страницы, побегал глазами и, найдя необходимое, стал читать.
— «Партнерство «Гудьир и сыновья». Плащи из вулканизированного каучука модели «Макинтош». Высокая прочность, удивительная эластичность, хорошая защита от дождя. Истринская, 43, рядом с бакалейной лавкой».
— Высокая прочность, — хмыкнул орчук, — а эльфиец у него кусок оттяпал.
— Ну, не против же оружия. Еще неизвестно, каков там нож был, тоже надо будет посмотреть.
— А откуда вы знали, что в этой газете весть о них будет?
— Внимательнее надо быть, Мих. Ты вот за мной газеты читаешь?
— Читаю, — полукровка напрягся, чувствуя, что его согласие в данном вопросе не приведет ни к чему замечательному.
— А меж тем «Гудьир и сыновья» уже с месяц в каждом номере объявление дают. Называется — рекламная кампания.
Мих сурово насупился, но чего тут ответишь… Прав Витольд Львович. Сам орчук постоянно читал только любопытное, что по нраву ему. А Меркулов вон не для собственного удовольствия каждое утро вдоль строк рыщет, все запоминает, светлая голова.
— Тогда прямо сейчас мы отправимся на Истринскую. Благо, в центре.
Хозяин взмахнул рукой, но, вопреки ожиданиям, к ним подкатил одноместный кабриолет с закрытой крышей. Орчук не знал, какой надо обладать задницей, чтобы поместиться на таких крохотных козлах, но у возницы вроде получалось. Кстати, о последнем. Слишком уж хорошо одет для наемного ваньки, да и лошадь у него добрая, с толстыми боками, вся лоснится. Тем паче, на подобном экипаже много не заработаешь, сейчас все больше компаниями ездят, а не в одиночку.
Все-таки служба в ведомстве оставила свой след на способности рассуждать. Прав оказался Мих, видит господь, прав. Высунулась сначала знакомая румяная физиономия полицмейстера, а следом заторопился появиться и он сам.
— Витольд Львович, хорошо, что застал, — блеснули на солнце очки Петра Андреевича, — боялся, опоздаю. В учреждении поговорить с вами не удалось, а очень хотелось, сами понимаете.
— Конечно, Ваше высокородие, что вам угодно? — спросил Меркулов, а правую руку с клочком плаща тихонько так в карман засунул.
— Давайте не на бегу, не люблю так, вон ресторация, можем посидеть, спокойно все обсудить, — кивнул он на злосчастный «Серебряный якорь».
— Видите ли, Ваше высокородие…
— Я плачу, — круглолицый полицмейстер проявил неожиданную твердость, — и не спорьте, не спорьте. Пойдемте. Арсенька, экипаж на другую сторону поставь. Михайло, вы не отставайте.
Последней фразой Петр Андреевич неожиданно вырос в глазах орчука так сильно, что встал в один ряд с немногословным Константином Никифоровичем. Все же их, полукровок, да еще и с ордынской кровью тут мало кто жаловал. Более того, Его высокородие предложил отобедать (на Меркулова в этом отношении надежды совсем никакой, готов с пустым брюхом весь день скакать), и пусть к заведению этому после того случая Мих симпатий не питал, однако не мог не отметить, что кормят тут отлично.
Заняли они два столика, точнее, господа сели за один, а Мих придвинул к ним второй. Заметил, что намного расторопнее стали халдеи. Только им слабого вина принесли для аперитиву, тут же следом подали легкие закуски: язык говяжий, ветчину, пирожки разностные. Меж едой и разговор спокойнее пошел.
— Под Александром Александровичем кресло шатается, если вы понимаете, Витольд Львович, о чем я, — полицмейстер отпил вина, оттопырив мизинец, — великий князь гневается, расследование все никуда не приводит. Конечно, благодаря вашей находке мы вновь проверим Аристовых, более подробно, но думается мне, выпутаются. Не такого малого ума Павел Мстиславович, чтобы подставиться. Если так, то дело об ограблении зайдет в тупик.
— Я все спросить хотел, Ваше высокородие…
— Полно, Витольд Львович, — прервал его собеседник, — можно просто Петр Андреевич. Одному делу служим, по одному ведомству проходим.
— Так вот, Петр Андреевич, я все спросить хотел: что