прикоснулась к массивной ручке, готовая в любую секунду отпрыгнуть и дать деру, но все было по-прежнему тихо и мертво. Только слегка шуршали под ногами листья, нападавшие с дерева, названия которого Рина не знала. Она немного потопталась на месте и выдохнула:

– Так, ладно. Чем дольше тяну, тем страшнее.

И потянула тяжелую створку на себя. Та распахнулась на удивление легко и без скрипа, открывая взору огромный зал ожидания с двумя лестницами, ведущими на второй и третий ярус. Вслед за Риной внутрь вошло гулкое эхо и тихо прошелестел по вековой пыли Клим.

– Здравствуйте! – на всякий случай еще раз поздоровалась Рина, но ей опять никто не ответил.

Южная стена здания почти сплошь состояла из стекол, но свет был мутный, рассеянный, как в пасмурный зимний день на далеком севере, когда не поймешь, полдень сейчас или уже темнеет, и кажется, что вечер наступил с утра. Посреди зала свисали на длинной цепи огромные, размером с мельничное колесо, часы с темно-красным циферблатом и россыпью завитушек. Они не работали, и стрелки почти не были видны за толстым слоем налета. На потолке во все стороны расходились хитросплетенные арки каркасов, державших прозрачный купол. Они напоминали металлические деревья со стеклянными кронами.

– Архитектор точно любил красный цвет, – тихо сказала Рина, оглядывая алые узоры на стенах, бордовые кабинки для продажи билетов, лавки с газетами и ларьки из красного дерева, а еще кресла в зале ожидания, обитые карминовым бархатом. Ну то есть это раньше он был карминовым. Теперь его цвет папа назвал бы «вишня в сахарной пудре». Из-за пыли все здесь было словно присыпанное крахмалом или мукой. Красные, в тон мозаике под ногами, ботинки Рины поднимали с пола облачка и тоже становились блеклыми на глазах. Мириады пылинок витали в воздухе, щекоча нос и заставляя то и дело чихать.

– И правда, спят, – прошептала Рина, оглядев зал.

– Спят-пят-ят, – тихо повторило эхо.

Людей, судя по вещам, было мало. На подлокотниках пары кресел лежали дамские перчатки и сумочки. Местами, на большом расстоянии друг от друга, стояли одинокие чемоданы. На полу валялись свертки, погрызенные мышами. Наверняка в них когда-то была еда.

Рина медленно шла вдоль рядов сидений, разглядывая багаж ночных пассажиров, для которых так и не прозвучало объявление из громкоговорителей, и ей было по-настоящему жутко, хотя нигде ничего не оживало. Наверное, как раз поэтому.

– Они так и не доехали, – сказала Рина, остановившись. – Это зал вечного ожидания… Их кто-то ждал дома или в гостях, а они не смогли доехать.

Застряли тут и ничего не смогли с этим сделать, поэтому просто сдались и уснули. Это ужасно. Застрять вот так, понимая, что ты ничего не сможешь изменить и никогда не доберешься до цели по причинам, которые от тебя не зависят…

Шаги замерли, стих шелест колес, умолкло эхо, и вместе с тишиной Рину окутал необъяснимый страх. Ей показалось, что она уже никогда не выйдет из этого сонного царства, если проведет здесь еще хоть секунду.

– Так, надо найти выход на платформу, – быстро сказала она.

Таблички с указанием путей были, увы, не кудесничьими, а самыми обыкновенными. Они давно проржавели, и Рина не смогла прочитать надписи. – Я думаю, эти лестницы ведут на платформу. Поезду нужно проехать по мосту над рекой, когда он выезжает из города, а этот мост довольно высокий, значит, и платформа расположена высоко.

И тут, словно в подтверждение ее словам, откуда-то сверху раздался гудок.

– Точно, он там! – воскликнула Рина и прибавила шагу.

Платформа оказалась даже не на втором, а на третьем ярусе, но, к счастью, велосипед поднимать вручную не пришлось.

– Благословенные пандусы, да? – улыбнулась Рина Климу, ехавшему справа от нее.

Наверху стеклянные деревья смыкались в потолок, который поддерживал ряд относительно небольших, по сравнению с основными, колонн. Вдоль широкой платформы выстроились в ряд магазинчики с вкусными названиями: «Пышки и пончики», «Горячие напитки», «Сладкая вата». Рина вспомнила, как они всей семьей заходили порой на такие вокзалы, чтобы купить карту города, когда приезжали в новое место. Это была давняя папина традиция.

«Здесь всегда атмосфера путешествий и движения! – весело говорил он. – Новые лица, новые улицы. Это заставляет творческую мельницу внутри меня вырабатывать уйму энергии!»

Обычно спокойный папа, увидев вокзал, превращался в восторженного мальчишку, и маме приходилось за ним следить, потому что его эксцентричность проявляла себя во всей красе. Он покупал целую стопку местных газет и брошюр с достопримечательностями, а потом вел всех в кафетерий, или они покупали по огромному кулю вкусностей и уминали прямо на ходу хрустящие булки, рогалики с кремом и политые глазурью пончики, запивая их лимонадом и хохоча. Бабушка Вельма, увидев это, упала бы в обморок.

«Есть не за столом, а на ходу, да еще и руками, да еще и смеяться! Какой кошмар!» – очень похоже передразнивала ее мама.

Теплые воспоминания потоком хлынули в голову, и Рине, которая никогда не любила толпы, неожиданно захотелось оказаться среди людей. Чтобы все куда-то ехали, тащили чемоданы, спотыкались друг об друга и извинялись. Чтобы непослушные дети носились по перрону, рискуя забежать за желтую линию. Чтобы продавцы в магазинчиках громко зазывали покупателей, словно не понимая, что потрясающий аромат их еды – гораздо более мощная реклама.

Рина любила тишину ночных вокзалов, но только в мире, где на людей можно было наткнуться на каждом шагу. Здесь она впервые почувствовала себя настолько одинокой, что готова была бежать обниматься со статуей железнодорожного работника у лестницы.

На перроне ее ждал поезд: темно-зеленый с оранжевыми полосами. У него было целых пятнадцать пассажирских вагонов, и в каждом Рину ждали распахнутые двери, но она не спешила заходить. Сперва она подошла к кабине машиниста и крикнула:

– Здравствуйте! Мне нужно в Уверхольм! Вы сможете отвезти меня туда?

– Ту-у-у, – то ли согласился, то ли возразил поезд.

Рина хотела задать ему уточняющий вопрос, но тут у нее над головой из золотых колокольчиков громкоговорителя прогремел и заполнил все здание приятный женский голос:

«Поезд номер пятьсот восемь, следующий по маршруту Эрге-Уверхольм, отбывает с пятой платформы в десять часов ровно».

Волосы на затылке у Рины опустились не сразу. – Д-думаешь, это была запись? – спросила она Клима.

Велосипед не знал, и Рина стала оглядываться в поисках часов.

– Надо понять, сколько сейчас времени. Я внизу не рассмотрела циферблат, но, если время объявлено, значит, тут где-то есть работающие часы. Эх, жалко, что вы в этом деле бесполезны, – вздохнула она, посмотрев на родителей и Альберта.

На удивление, стрелки стояли неподвижно, как солдаты у