Шрифт:
Закладка:
Я уселась на табурет, пока Чейз наливал мне вино. Он поставил бокал у моей тарелки, достал из упаковки бутылку пива, остальные пять убрал в холодильник, концом штопора открыл крышечку, а затем присоединился ко мне за стойкой.
Я уставилась на пиццу, впервые обратив на нее внимание. Похоже, Чейз был любителем мяса, так же, как Изгой Эл любителем мясных консервов. Я увидела пепперони, колбасу, бекон, фарш, ветчину, панчетту и что-то похожее на чоризо. А еще грибы, оливки и перец.
Взяв пармезан и начав посыпать им пиццу, я с радостью отметила тот факт, что мне всего двадцать девять, и я еще не страдаю от изжоги.
Меня поразило несколько вещей: мы ели в тишине, я выступала в роли хозяйки, и что более важно, Чейз находил меня интересной. Часть того, чтобы быть интересной, заключалась в том, чтобы быть хорошим собеседником. У нас никогда не возникало проблем с разговором, но мы также никогда не оказывались в нормальной ситуации, которая требовала бы обычного разговора.
Внезапно, я снова занервничала.
Поэтому принялась болтать.
При этом сосредоточенно разрезая пиццу.
— Ты сказал, что твой отец мало чему тебя научил. Вы не близки?
— Я ненавижу его всем своим существом.
Я моргнула, наблюдая, как вилка вонзается в пиццу, а нож режет кусок, повернула голову и посмотрела на Чейза, поняв, что он не любитель есть пиццу вилкой и ножом. Он держал ломтик в руке и жевал.
— Ты его ненавидишь? — прошептала я.
Чейз проглотил и посмотрел на меня.
— Всем своим существом.
— Сказано, э-э… твердо, — заметила я.
— Ага, — согласился он и откусил еще пиццы.
Я вернулась к своему куску, пробормотав:
— Извини, я не должна была спрашивать.
Я взяла отрезанный кусочек в рот, когда Чейз спросил:
— Мы знакомимся друг с другом?
И я снова посмотрела на него.
Я прожевала и кивнула.
Он кивнул в ответ и продолжил говорить.
— Тогда такое тебе нужно знать обо мне. Я ненавижу своего отца. С мамой мы близки, но она чувствительная. Немного неуравновешенная. Может что-нибудь забыть, завестись из-за этого, стать неуклюжей, разбить вещи, завестись уже по этому поводу, потом принять таблетку или выпить, прилечь на некоторое время, и все снова будет хорошо. В этом вся она. В остальное время она милая и любящая. Много занимается благотворительностью, потому что ей это нравится, и она относится к этому серьезно. Это не способ скоротать время и попасть на страницы светской хроники. Она искренне хочет помочь. У нее мало друзей не потому, что она не дружелюбна. А потому, что у нее нет внутренних сил мириться с теми, кто лжет, использует других, манипулирует или предает, а таких в ее кругу много. Поэтому она направляет свою энергию на важных для нее людей, которые излучают позитив. Она не глупая, но не всегда поступает рационально, и в большинстве случаев это забавно, но иногда она накручивает себя, отчего опять же заводится.
Он откусил пиццы, прожевал, пока я смотрела, проглотил и закончил:
— Она любит меня, а я люблю ее. Я не могу проводить с ней столько времени, сколько хочу, потому что она живет в двух часах езды отсюда, а мой отец — мудак, так что если он дома, то я не приезжаю. И она делает чертовски вкусное мороженое.
— Вот, значит, как, — тихо сказала я, и он усмехнулся.
— Вот так, — пробормотал он и откусил еще пиццы.
Я снова перевела внимание на свою пиццу и засунула кусочек в рот, когда Чейз спросил:
— Твои родные?
Я посмотрела на него, прожевала, проглотила, положила нож и вилку и взяла вино. Отпив глоток, облокотилась о стойку, подняла бокал с вином и ответила:
— Папа у меня классный. Мудрый. Веселый. Любит меня. Любит мою сестру. Любит моего брата, хотя очень хочет надрать ему зад. И я его люблю. Мама тоже классная. Она мудрая, но более спокойная, чем папа. То же касается и веселья. Она меня любит. Любит мою сестру, хотя частенько испытывает желание свернуть ей шею. Она обожает моего брата, и я не психолог, но думаю, именно поэтому он делает такие вещи, от которых папа хочет надрать ему зад.
— Какая ты по старшинству?
— Средняя. Моя сестра Лиза на три года старше. Брат Джуд на три года младше.
Я сделала глоток вина, а Чейз взял второй кусок и спросил:
— Почему твой отец хочет надрать зад твоему брату?
Я поставила бокал и вернулась к пицце, отвечая:
— Ну, больше уже не хочет. Год назад Джуд ушел в армию. В знак благодарности, что он поступил на военную службу, папа отправился в католическую церковь, и отчитал сотню раз «Аве, Мария», а мы даже не католики.
Я услышала смешок Чейза, сунула в рот кусочек пиццы, и, жуя, посмотрела на него и улыбнулась.
— Так почему твой папа хотел надрать ему зад? — исправился он.
Я проглотила и ответила:
— Потому что Джуд был занозой в его и всех остальных задницах. Я люблю брата. Он веселый парень. Очень веселый. Но безответственный. Его выгнали из университета. Уволили с первых трех работ. За шесть лет он успел пожить в четырех штатах. У него было семь тысяч подружек. Все милые, добрые, умные и красивые, и каждая, с кем он знакомил семью, нам нравилась. Выигрышная комбинация, которую трудно найти. Но Джуд отшвыривал их в сторону, будто они были грязными алкашками на одну ночь, которых он по пьяни подцепил на концерте Blue Oyster Cult, а на утро проснулся с пятидесятитрехлетней женщиной, которая с тринадцати лет завтракала бутылкой водки и выкуривала по три пачки сигарет в день.
Тело Чейза дрожало, он ухмылялся, а голос дребезжал от веселья, когда он заметил:
— Хорошее описание.
— Я много читаю, поэтому у меня живое воображение, — объяснила я.
— Нет, — тихо ответил он, в его голосе слышалась дрожь другого рода, от которой по моей коже пробежали мурашки. — Ты — Фэй, так что ты — милая.
— И это тоже, — беззаботно согласилась, но вышло хрипло.
Его рука потянулась ко мне, зацепила меня за шею, и я обнаружила, что мое тело движется к нему, а глаза остаются прикованы к нему, пока они не были вынуждены закрыться, когда его голова опустилась и наши губы сомкнулись.
Как только это произошло, он сжал мою шею, отстраняя меня, чтобы я села на место, и отпустил.
Но чудесное покалывание от его губ там, где они меня касались, осталось.
Он откусил пиццу, прожевал и проглотил. Я