детскими травмами. Всех лупили, наказывали даже розгами, да только одни вырастали хорошими и правильными людьми, а другие маньяками. То же и с брошенными детьми. Одни, даже будучи сиротами, вырастали хорошими людьми, а другие и при живых и добрых родителях становились подлецами. Значит, дело не в наказаниях и не в детских травмах, а в чём-то другом. Всё! Не говори мне больше об этом, не хочу слушать. И мы проведём на том месте всё, что планировали.

— Вот и прекрасно. Пять литров святой воды, это тебе не шутка. Вон Илья мне подсказывает, что мы таким количеством святой воды дырку до самой преисподни сделаем, и там ещё шухеру наведём.

— Знаешь, она меня совсем запутала, эта Симилия. Вроде бес речной злобный в грибницу попал, а она говорит, что злоба людская грибницу питает.

— Ну, и где тут противоречие? По мне, так всё понятно. Ты думаешь, бесы чем питаются? Ну? Вспомни! Они нашими страхами, нашими злыми мыслями, жадностью, завистью питаются. Но бесы — это другая субстанция, так сказать ментальная. А эта демоница, наполовину гриб. Для одной её половины, так сказать физической, нужна кровь, а для демонской сущности нужны сильные эмоции. Так что одна половина дополняет другую. Мы с тобой и оружие возьмём для двух её сущностей. Молитва — для демоницы, а святая вода — для грибницы, для её очищения. Согласна со мной? Короче, мы изгонять беса будем из грибницы.

Дядя Степан выгнал свою почти пожарную машину из двора. Он с любовью протирал лобовое стекло, сплёвывая на него и растирая тряпкой. Григорий Иванович и Наташа прощались с Петром Рафимовичем и Верой Петровной.

— Приезжайте с Наташей на следующие выходные, обязательно приезжайте вместе, мы вас будем ждать — Вера Петровна обняла Наташу и Григория Ивановича — За грибами сходим, насолим на зиму. Грибницу сварим.

— Мать, ты что, плачешь что ли? — Григорий Иванович наклонился к Вере Петровне — Ты что это? Брось! Обязательно приедем. Давайте тут, не болейте!

Я подошла к ним, Наташа повернулась ко мне и тихо спросила:

— Надеюсь, ты завтра вернёшься? Или собралась тут неделю расслабляться? Ты ведь, заметь, ещё не пенсионерка.

— Вернусь, конечно. А ты что злишься-то? Сколько раз я за тебя выходила на смену? Теперь ты за меня поработай. Не велика барыня.

— Оля, как приедешь, всё мне расскажешь, всю правду. Думаешь, что я поверила в твои сказки?

— Всю правду скажу, ничего не утаю, золотая моя!

Наташа фыркнула и села в машину. Григорий Иванович подошёл ко мне:

— Я рад, Оля, что вы так сдружились с Анфисой, правда, рад. Отдыхайте, купайтесь. Ну, всё, мы поехали, надеюсь, что не раз ещё встретимся.

Машина затряслась и поехала. Мы стояли и смотрели ей вслед. Потом пошли в дом. Анфиса уже рассказала Вере Петровне о том, что к нам едет Сакатов с пятью литрами святой воды.

— Вера Петровна, вы не будете следующим Губцом. — Я внимательно смотрела на неё, но она даже бровью не повела — Вы не спрашиваете почему?

— Догадываюсь. Плохой я Губец. Толку от меня не будет. Не оправдала доверия.

— Ну да. Но вы пойдёте с нами?

— Пойду. Всё равно это место знаю только я. — Потом любопытство взяло над ней верх, и она спросила меня — А кто тебе сказал, что я не гожусь в Губцы? Неужели сама Симилия?

— Да, Симилия. Я видела её.

— А что ещё она тебе сказала? Кто сейчас будет Вереду охранять?

— Никто, её надо убить. Больше никого не осталось из купна. Ваша бабушка Клава была последней. И Симилия не очень верит в наши силы.

Вера Петровна подошла к сундукам и открыла верхний их них. Она сунула руку вглубь его и вытащила измятую тонкую тетрадку. Она села за стол, положив её перед собой, а мы с Анфисой сели по обе стороны от неё.

— Тут много чего написано. Как приготовить и провести червленый обряд, как наблюдать за тем, когда начинает шевелиться Вереда, чтобы не пропустить, когда Губцу нужно помочь. Как заметить, что кто-то посторонний пытается вызвать Вереду, как закрывать место, где находится Губец. Как дом свой охранять от проникновения, вот знаки охранные, видите, они все разные, для каждой нечисти свой знак. Я всем этим пользовалась. И не раз. Может, когда и просто со страху мне что-то чудилось, но я сразу же всё делала так, как написано. Только одним я никогда не пользовалась, никогда не знала для чего это. — Она открыла последнюю страницу и пододвинула ко мне тетрадь — Для чего эти слова я не знаю. Понятно, этим Вереду не погубишь, но и не написано, к чему они. Я их иногда повторяла, думала, раз написаны, значит всё равно надо иногда их хоть прочитать. На всякий случай.

— И что, что потом было, когда вы читали эти слова? — Спросила я.

— Ничего не было. Если когда я другие заклинания читала, меня словно всю начинало колотить, я напрягалась вся, а здесь ничего. Совсем ничего. Я и дома читала, и в лесу. И под луной читала, и под полной, и под серпом. Не знаю для чего они, так и не поняла.

Я склонилась над тетрадкой и начала читать вслух:

Видити же имите пакт

Оубо рече к немоу княсе

Повели и то створити

Впрошень тьгда повели

Глаголемгь вами

Видти и имтти

Створи праве

— Господи, да тут язык сломаешь, прежде чем всё этот прочитаешь! — Я посмотрела на Анфису — Ты как на слух это поняла?

— Мне кажется, это обращение к какому-то князю. За помощью. — Неуверенно ответила она. — Какую-то правую речь он должен сказать. Я знаю, что «Пакт», это заимствованное слово, договор обозначает.

— Ага, только оно заимствовано уже в нашем времени из немецкого языка. А здесь слова, похоже, из двенадцатого или тринадцатого века.

— Тогда не знаю. Но в основном, это всё-таки обращение к князю, или княсю.

— К немому. То есть он должен что-то сказать, хоть он и немой. Интересно. Может это к деревьям обращение? Они говорить не могут, но могут общаться, если захотят. К ним же обращалась дочка старейшины, и они её поняли.

— Они всё увидели у неё в сердце. Да, может, это было обращение к главному дереву, их князю. Но теперь этих деревьев нет. Не к кому обращаться. Поэтому тётю Веру, когда она читала это в лесу, никто не услышал.

— А я и не думала ни о какой просьбе, я просто прочитала эти слова. И ни к кому