это не две стороны и не благородство и не честь.

Много людей не пожелало ни остаться лояльными Метрополии, ни кинуться в объятия союзных колоний. Они спасали себя… и свои семьи. Возможно, на их месте я поступил бы так же. Их бросили. И они никому не доверяли. Ни нам ни Сопротивлению. Решив уйти подальше от заварушки, они надеялись остаться в стороне, но там где нет сторон — нет и законов, а беззаконие порождает произвол, за которым следует жестокость и стремление к выживанию, даже за счёт других.

В послевоенных докладах вы найдёте примеры так называемых военных преступлений, совершённых обеими сторонами. Но как классифицировать убийства одних гражданских другими гражданскими? Об этом вы думали?

— Мы никогда не узнаем…

— Мы никогда не узнаем, сколько деревень и городов вычистило Сопротивление. Сколько одурманенных подростков сдало своих же родителей этим фанатикам. Скольких они обвинили, приговорили и казнили за лояльность Метрополии. Вот это мы не узнаем. Как и в скольких местах население искало пристанище и безопасность, как они выживали и чем кончили. Уверен им было бы что рассказать о человеческой сущности. Те, найденные нами тридцать восемь человек, поведали, если бы могли о милосердии и правде.

— Вы считаете, что правда была на вашей стороне?

— Я лишь выполнял приказы.

— Другие скажут то же самое — «выполнял приказ».

— И будут правы. И я их пойму. Лишь бы молчала собственная совесть. Если она есть.

Я сверяюсь с заметками в своём блокноте.

— Тот человек — Джейк, спасший вас. Он ещё одна сторона?

— Ааа… Это… Можно сказать и так. Я называл их «слепцы». Они иногда попадались среди фанатиков Сопротивления. Некоторые считали их трусами и дезертирами, спасающими свою шкуру, но я видел в них другое — разочарование. Нет, не войной и смертью, не ужасами конфликта. Нет. Такие, как он прозрели, увидели, куда их завела слепая вера в бредовую идею о равенстве и братстве. Они не испугались и не открестились от восстания. Они вдруг поняли, что воюют и ненавидят людей ничуть не лучше и не хуже их самих. И разум подсказал им простой вопрос… «Почему»? Тот, кто не нашёл ответа, стал «слепцом». Я видел, как это происходит.

Наш рейд продолжался. Было несколько мелких стычек с отрядами Сопротивления. Ничего серьёзного. Мы обшаривали долину за долиной, овраг за оврагом, пещеры и леса, подступающие к горной цепи. Однажды нашли тайник с оружием. Двое наших, забыв про осторожность, подорвались на растяжке, специально оставленной нам в подарок. Грохот взрыва, усиленный крутыми скалами, лучше всяких разведчиков сообщил неприятелю наше местоположение. Но мы продвигались. Довольно успешно. Вообще, план был хорош. Мы знали, что гоним перед собой отступающие отряды этих вояк, не осмеливавшихся вступить с нами в настоящий бой. Настроение у нас было приподнятое. Всё шло идеально.

В тот день я был в передовом дозоре. Мы сидели на краю перелеска, под прикрытием зарослей какого-то кустарника, дальше шла открытая местность, дорога по которой двигался полк, проходила чуть левее и разветвлялась. На юг, к какому-то городку и на север к находившейся в нескольких километрах обсерватории на вершине скалы. Нашей целью был этот город, наверняка покинутый жителями. Но и нагромождение всевозможных антенн и приземистых зданий, оставлять без внимания было нельзя. Нам поручили проверить то место. Мы подошли почти вплотную к этой обсерватории. Дорога — крутая и широкая, хорошо просматривалась, но вдоль неё, с обеих сторон, шла полоса низкорослых деревьев. Это дало нам возможность подобраться не замеченными.

Там я и "встретил" «слепца», точнее, стал свидетелем его прозрения. В оптику хорошо была видна группа людей, стоящих на бетонной площадке, рядом с каким-то складом. Ворота широко распахнуты. Внутри угадывались силуэты машин. Перед группой из четырёх человек, в форме Сопротивления, на коленях, рядком, находилось несколько людей, в штатском. Их было шесть или семь. Кусок здоровенной антенны закрывал мне обзор. Те, четверо о чём-то спорили, судя по их жестам. Мы насчитали ещё почти двадцать бойцов, большинство крутилось около ангара. Три человека следили за дорогой, ведущей к обсерватории, но сейчас они смотрели на разыгрывающуюся сцену, с участием их товарищей и пленников. Из-за расстояния я, конечно, не слышал голосов, но прекрасно видел случившееся далее.

Один из четвёрки, резким движением достал пистолет и почти в упор выстрелил пленнику в голову. Тот повалился. Остальные продолжали смирно ждать своей участи. Ещё выстрел — ещё один труп. Затем ещё. Стрелявший постоянно оглядывался на остальных, словно подавал им пример… или урок. Потом он сунул оружие в руку другого парня и указал на оставшихся людей. Тот отрицательно покачал головой и что-то сказал. Всё это происходило под внимательными взглядами других бойцов Сопротивления. Но они не вмешивались, только с интересом наблюдали, на время оставив свои дела. Несколько минут длилась перепалка. Парень с пистолетом так и не поднял руку. Потом, видимо, исчерпав запас аргументов, споривший с ним, коротко кивнул, давая команду… Бах…Даже я вздрогнул… Выстрел. Ошмётки черепа и кровь летят во все стороны. Тело мешком валится на бетон. Из мёртвой руки берут пистолет. И всё это происходит спокойно и даже буднично. Реакция окружающих нулевая. Они продолжают свои дела.

— Затем убили пленников?

— Естественно.

— А дальше?

— Мы сообщили командованию. Получили приказ не дёргаться и следить. Через полчаса их братия, погрузившись на машины, оставила обсерваторию… и трупы. Наши встретили их в долине. Не ушёл никто. Главное мы захватили одного из них живым, и он рассказал много интересного. Но это было потом. А тогда, разглядывая тела убитых, я понимал, что труп совсем ещё молодого пацана у моих ног — это труп «слепца».

— Думаете, он поступил не правильно… тот парень?

— Думаю, он стал мертвецом. Какая теперь разница?! Он сделал выбор. В пользу других. Только им это не помогло.

— Я слышал о людях, спасавших других ценой собственной жизни.

Зак некоторое время молчит.

— Да-да. Юнхэгун. Я знаю. Я был там…

Том Линк

— Они были так молоды. Возможно, для меня возраст имел большее значение. Опыт и ностальгия по дням моей юности. Но они были детьми. По-другому я не был способен их оценивать. Когда ты сам отец, когда любишь своё чадо, непроизвольно смотришь на таких, как эта парочка, с долей отцовской нежности. И, конечно, имеет значение место, время и обстоятельства. В полутьме комнаты, боком ко мне, Янис мог бы сойти за моего сына, а та девушка за его новую подружку из университета. Но мы были не дома, и на занятия они не спешили,