- Так точно, сэр! - не без энтузиазма ответили Билл и Эдди.

IV

Еще живя, в Аннаполисе, Джим Петерсон читал много книг по военной истории. Он вспомнил, как примерно во времена жизни Христа, римляне пытались завоевать германцев (сегодня эта идея выглядела весьма неплохо, жаль не срослось). Октавиан Август послал в сердце Германии три легиона под командованием неумелого легата и обратно те не вернулись. Император кричал: "Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!".

   Петерсону же хотелось кричать: "Генерал Шорт, верни мне мои самолеты!"

   Да, японцам удалось потопить "Энтерпрайз" и "Лексингтон", но это далось им дорогой ценой. Их самолеты тоже сбивали. Пара выживших пилотов с "Лексингтона" утверждала, что им удалось повредить вражеский авианосец, может, даже два.

   А, что же армия? Перед нападением японцев, они построили все самолеты на взлетной полосе крылом к крылу. Ходил слух, будто прославленный генерал Шорт боялся саботажа. Петерсон слухам не верил. Шорт выстроил самолеты, будто кегли на дорожке для боулинга. И как только японцы явились, они посшибали их один за другим.

   От поведения ВМС тоже пахло далеко не розами. Насколько Петерсон мог судить, там тоже всякого наворотили. Решение адмирала Киммела заводить корабли Тихоокеанского флота в порт по выходным выглядело далеко не идеальным. Если бы кто-нибудь из подданных императора Хирохито приглядывал за Перл Харбором, да вообще, любой, у кого хватало мозгов сложить одно к одному, они бы бросились, сломя голову. И снова американцы проиграли, потому что японские офицеры видели всю ситуацию, а их собственные нет.

   Петерсон недоумевал, почему и армия и флот проглядели появление японских авианосцев, пока с тех не полетели самолеты. Кто-то должен был смотреть на север. Это же логичное направление, откуда могли напасть япошки, будь они достаточно безумны, чтобы вообще нападать на США. Петерсон их таковыми уже не считал.

   Безумцы ли они? Эти узкоглазые твари сорвали банк.

   - Да я просто умник, - пробормотал он, сидя в общежитии для холостяков в Перл Харборе, куда попал прямиком с острова Эва. К тому моменту, общежитие уже превратилось в палаточный городок. Японские самолеты разнесли кирпичное здание на куски и улетели.

   "О, нет, здесь ад, и я всегда в аду". Петерсон изучал и английскую литературу. Эти строки застряли у него в голове наряду с восклицанием Октавиана. Они отлично описывали то, во что превратился Перл Харбор. У всех на лицах были надеты какие-то повязки. Несмотря на все усилия американцев по тушению, топливохранилища горели и спустя неделю после бомбардировки. В воздухе стоял ядовитый дым. Он проникал повсюду, люди вокруг были похожи на участников менестрель-шоу.

   Издалека, с севера послышался гром. Только это был никакой не гром. Это грохотала артиллерийская перестрелка между японцами и американцами. И опять же, новости с фронта доходили только посредством слухов. Время от времени включалось радио, диктор нёс какую-то оптимистичную ахинею, от которой Петерсона тянуло блевать. Враньё он отличал без особого труда.

   Судя по слухам и рассказам, американцы проигрывали. Тот факт, что отдаленный грохот не был столь уж отдаленным, говорил о том, что у этих слухов были определенные основания. Ещё говорили, что сдаваться в плен японцам нельзя. Петерсон об этом ничего не знал. Он говорил с людьми, которые говорили с людьми, которые говорили с другими людьми, которые что-то там, где-то видели. Может, это так, а может, и нет. Есть такая игра, когда люди передают друг другу на ухо одно и то же сообщение. Когда оно возвращается к первоисточнику, то никогда не бывает похоже на первоначальный вариант. Петерсону слухи были неинтересны. Если японцы издевались над пленными американцами, не станут ли те в ответ пытать пленных японцев? Кто в своём уме рискнет устраивать подобное?

   Из общежития его выгнали отнюдь не сомнения. Никто до сих пор так и не придумал, в какую часть его приткнуть. Он терпел и ждал столько, сколько мог. Теперь же он решил колотить кулаками по столам и орать на людей, пока не добьется своего. Эта стратегия больше походила на классическую истерику, но иногда она работала. Это скрипучее колесо нуждается в смазке. А Петерсон не скрипел. Он кричал.

   Он вышел из палатки и поморщился. Гавайи всегда казались ему раем на земле. Ну, или чем-то на него очень похожим. Эта мысль была совершенно неоригинальной, но истинной она быть не перестала. Здесь же, рай превратился в ад. Кругом стоял ядовитый дым, где-то он был гуще, где-то не очень, в зависимости от направления ветра. Может, маска на лице и помогала, но в горле по-прежнему стоял неприятный привкус, а в глаза, будто кто-то насыпал битого стекла.

   Черное топливо заливало бирюзовые воды залива. Пожар на воде погас. Это немного помогло, но лишь немного. Гордость ВМС США - линкоры - лежали разбомбленными, их грация и изящество превращены в руины. "Оклахома" лежала на боку. "Западная Вирджиния" и "Калифорния" потоплены. "Аризона" не только потоплена в результате взрыва кормы, её фок-мачта и мостик превращены в груду почерневшего от дыма и гари металлолома. Ещё "Невада", или то, что от неё осталось. Во время третьей волны атаки в корабль угодил бронебойный снаряд, после чего он выбросился на берег у Хоспитал Пойнт, где горел до сих пор. Спасти его ещё можно, но работа предстоит тяжелая.

   Бомбы угодили и на остров Форд, вырвав с корнем и разбросав вокруг пальмы. Вот так выглядит война. Вот на что она похожа. Вот так она пахнет. Так думал Петерсон. Не так он её представлял, живя в Аннаполисе. Он представлял её не такой даже, когда долбанные япошки его сбили. То был воздушный бой, честная схватка, не считая того, что его "Уайлдкэт" выглядел как неповоротливый хряк, по сравнению с техникой, на которой летали японцы. В этом же... В этом не было ничего честного. Япония пнула США прямо по яйцам, а всё вокруг - это последствия.

   Петерсону от всей души хотелось увидеть то же самое в Токио. Но он не мог. Его страна не могла. Думать об этом было больно. Но японские солдаты уже высадились на Оаху и быстро продвигались вперед. И у него появлялась возможность расплатиться с ними за то, что они сотворили с Гавайями.

   О том, что они могли