Одно из наиболее известных произведений Даниэля «Говорит Москва» было опубликовано в сокращенном варианте в журнале «Репортер» (16 августа 1962 года). В этой повести-антиутопии рассказывается, как в Советском Союзе указом Верховного Совета воскресенье, 10 августа, было объявлено «Днем открытых убийств». В этот день всем советским гражданам, достигшим 16-летнего возраста, предоставлялось право свободно убить любого гражданина. Запрещалось лишь убийство «детей до 16 лет, одетых в форму военнослужащих и работников милиции, рабочих транспорта при исполнении служебных обязанностей». Главное действующее лицо повести Анатолий Карцев отказывает своей любовнице в просьбе убить ее мужа, потому что, как он заявляет: «Я больше не хочу никого убивать». В результате он выходит на улицу и громко призывает людей не убивать друг друга, но любить своего ближнего. В своем видении он представляет себя славянским Дон Кихотом, и «он проехал бы по Красной площади, готовый переломить копье во имя Прекрасной Дамы, во имя России».

Тема открытого отрицания насилия и террора, унаследованного от Сталинской эры, проходит через всю повесть Даниэля, равно как и через творчество Синявского. В другом произведении Даниэля «Руки» рассказывается об официальном оправдании убийства и реакции на него обычного человека. Рядовой коммунист Малинин призван на службу в тайную службу безопасности, где он приводит в исполнение смертные приговоры и казнит «врагов народа». Однажды ему приказывают убить «контрреволюционных попов». Хотя он не верит ни в каких «богов, ангелов и архангелов», но вначале его удерживают от выполнения приказа детские воспоминания о церкви. Все же он убивает двух священников, но после каждого расстрела внезапно заболевает. Его третья жертва, несмотря на то что Малинин продолжает стрелять, медленно приближается к своему палачу, прославляя Бога. Все дело в том, что товарищи подложили ему холостые патроны. У него происходит нервный срыв, его руки начинают судорожно дрожать, и его увольняют. Даниэля волнует проблема тоталитаризма, так же, как и Синявский, он ставит вопрос о личной ответственности.

Нетрудно вообразить те гневные протестные заявления, которые были сделаны представителями верхушки компартии Советского Союза, когда решалась судьба Синявского и Даниэля. На XXIII съезде КПСС в марте 1966 года М. Шолохов, автор «Тихого Дона», выступил против тех, кто симпатизировал Синявскому и Даниэлю; он заявил, что «нет ничего более отвратительного, чем клеветать на Россию, поднять руку на нее».

И продолжил: «Я стыжусь не тех, которые клеветали на отечество и забрасывали грязью все, что ценно для нас. Они аморальные люди. Я стыжусь тех, которые старались защитить их, не важно, чем они это мотивировали».

Светлана вполне могла считать, что эти обвинения направлены непосредственно в ее адрес и ее друзей, включая ее мужа, который был тогда еще жив, но уже тяжело болен.

Шолохов продолжал обличать русскую интеллигенцию: «Вдвойне должно быть стыдно тем, кто пытается заступиться за осужденных ренегатов. Слишком дорого пришлось нам заплатить за наши завоевания, слишком дорога нам советская власть, чтобы позволить клеветникам и очернителям уйти от наказания». Он напомнил аудитории о быстром сталинском правосудии, что означало бы вынесение смертного приговора Синявскому и Даниэлю только за инакомыслие, даже не говоря о том, что уже ими было написано.

Вряд ли Светлана Аллилуева имела возможность, когда она приняла решение покинуть Советский Союз, изучить реакцию иностранцев на приговор Синявскому и Даниэлю, в частности, международного коммунистического движения. Компартии Западной Европы говорили о настоящем потрясении, которое испытали литературные сообщества в их странах. Аугусто Панкальди, московский корреспондент центрального органа итальянской компартии газеты «Унита», признал, что суд и приговор отразили «глубокие проблемы взаимоотношений советского общества и его интеллектуалов». Французский коммунист поэт Луи Арагон писал в газете «Юманите», что лишить двух писателей свободы из-за содержания их романов или рассказов означает, что «проступок» иметь свое мнение перерастает теперь уже в «преступление». Арагон заявил, что Московский суд создал прецедент «более опасный для дела социализма, чем сами произведения Синявского и Даниэля». Председатель шведской компартии Карл-Хенрик Херманссон утверждал, что «полностью противоречит концепции демократии такое положение, когда различные органы государства или политическая партия решают, какие взгляды гражданам дозволяется иметь, а какие – нет». В бельгийской коммунистической газете «Драпо руж» состоявшийся процесс был назван трагической ошибкой.

Эти литературные диссиденты в коммунистическом движении не повлияли на официальную позицию Москвы. На Четвертом съезде писателей СССР, открывшемся 22 мая 1967 года и на который прибыли 500 делегатов, было заявлено, что главная цель советской литературы – воспевать строительство коммунизма и «у нас нет и не может быть других интересов, кроме интересов народа, выразителем которых является наша партия». Говоря от имени шести с половиной тысяч членов писательской организации, съезд подвел итог своей работы. Было еще раз сказано: «Настоящая литература призвана удовлетворять потребности общества. Она не должна заниматься бессмысленными экспериментами в области формы».

Съезд собрался на год позже из-за процесса Синявского – Даниэля. Одиннадцатью годами ранее на Втором съезде писателей в 1955 году конфликт между бюрократическим руководством союза и литераторами впервые получил общественную огласку. В 1958 году на Третьем съезде Борис Пастернак был исключен из Союза писателей после того, как его роман «Доктор Живаго» получил Нобелевскую премию по литературе.

Что можно сказать о «перебежчице Аллилуевой», как об авторе? Приведем мнение одного специалиста, – не будем называть его фамилию, – преподавателя американского университета, который не раз бывал в России.

«Делаются заявления, что она, прежде всего, писатель, который ищет самовыражения. Ее называют писателем с „большой буквы“. А кто говорит об этом? Кеннан объясняет: „Настоящим я удостоверяю тех, кого это заинтересует, что Светлана Аллилуева истинный интеллектуал и литератор“. На основании чего он делает такие заявления? Это, прежде всего, эмоциональное эссе в издании „Атлантик“ и автобиографическая рукопись. Каждый начинает с автобиографии, но если это „Жизнь с отцом в Кремле“, то в произведение уже встроен механизм успеха. Разве вы ожидали от Кеннана звонка в Вашингтон и его обращения к вам: „Извините, ребята, эта женщина не умеет писать, не заморачивайтесь ей“.

Есть только один надежный путь, на котором Светлана может избавиться от ярлыка отцовой дочки и утвердиться как настоящий писатель. Дайте ей возможность писать под псевдонимом, и только после этого можно будет дать слово литературным критикам. Ведь это именно то, на что решились Даниэль и Синявский, и они имели успех. В их поддержку выступила Светлана, и их процесс стал основной причиной ее решения эмигрировать из России. Необходимо сказать еще вот о чем. Это были два крепких орешка. Они писали о таких вещах, с чем не могли