где сатира и фантазия непременные и даже доминирующие элементы повествования. Синявский и, в меньшей степени, Даниэль настолько далеко продвинулись в этом направлении, что их книги никогда не будут опубликованы, пока в советской литературе господствует современная политическая доктрина. В результате многие их наиболее замечательные произведения были опубликованы за границей под псевдонимами.

В чем же состояло так называемое преступление Синявского и Даниэля? И в какой степени их действия можно рассматривать как борьбу за интеллектуальную свободу в Советском Союзе, в успех которой Светлана не верила?

Синявский был обвинен в публикации нескольких своих работ за рубежом под литературным псевдонимом Абрам Терц. Даниэль взял псевдоним Николай Аржак. Что касается псевдонима Синявского, то он взят из блатной песни о щипаче Абрашке Терце из Одессы, который «рыщет по карманам».

Светлана могла не поддерживать политические взгляды Синявского, но она была на его стороне в вопросе необходимости самовыражения писателя. Действие повести «Суд идет» происходит незадолго до смерти Сталина. Это горькая и острая сатира. Его статья «Что такое социалистический реализм» своего рода теоретическое обоснование этого художественного произведения. Впервые она появилась в парижском ежемесячном журнале «Эспри» в 1959 году. Статью пронизывает едкая ирония, в ней жестко критикуется требование коммунистической бюрократии к художникам и писателям, чтобы те обязательно творили в духе «социалистического реализма», выполняя тем самым заказ государства. Тон Синявского глубоко ироничный: «Современный ум бессилен представить себе что-либо прекраснее и возвышеннее коммунистического идеала. Самое большее, на что он способен, – это прибегнуть к старым идеалам в виде христианской любви и свободы личности. Но выдвинуть какую-либо иную новую цель он не в состоянии».

Синявский, которого можно назвать, по его собственному определению, интеллигентом-скептиком, в состоянии защищать социалистические идеалы так же убедительно, как и критиковать коммунистический гнет:

«Западный либерал-индивидуалист или русский интеллектуал-скептик в отношении социализма находятся примерно в той же позиции, какую занимал римский патриций, умный и культурный, в отношении побеждающего христианства. Он называл новую веру в распятого Бога варварской и наивной, смеялся над сумасшедшими, что поклоняются кресту – этой римской гильотине, и считал бессмыслицей учение о Троице, непорочном зачатии, воскресении и т. п. Но высказать сколько-нибудь серьезные аргументы против идеала Христа как такового было свыше его сил. Правда, он мог еще утверждать, что лучшее в нравственном кодексе христианства заимствовано у Платона (современные христиане тоже иногда говорят, что свою благородную цель коммунисты прочитали в Евангелии). Но разве мог он заявить, что Бог, понятый как Любовь и Добро, – это плохо, низко, безобразно?»

Синявский гневно обрушивается на якобы присущую Иосифу Сталину какую-то божественность. Он замечает, что «Краткий курс истории ВКП(б)» «был настольной книгой каждого советского гражданина, пока был жив его автор», и «все грамотное население было обязано изучать его». Синявский заметил, что советские авторы ради собственной безопасности часто цитировали в своих произведениях Сталина. Он сухо комментирует: «Здесь дело не только в специфическом обороте языка Сталина, которому мог бы позавидовать автор Библии».

Синявский также разбивает идеологические постулаты самого известного надсмотрщика-бюрократа советской культуры Андрея Жданова. Синявский ярко пародирует его: «Вся история мира есть история Меня, а поскольку я утвердился в борьбе с Сатаною, история мира есть также история моей борьбы с Сатаною».

Разочарованный писатель восклицает: «Да мы живем при коммунизме. Он так же похож на то, к чему мы стремились, как Средневековье на Христа, современный западный человек – на свободного сверхчеловека, а человек – на Бога».

Писатель, вынужденный вести двойную жизнь в литературе, бросил открытый вызов кремлевской бюрократии. Исповедуя крамольные мысли и создавая сатирические произведения, он продолжал участвовать в жизни московского литературного сообщества.

Еще один ранее не известный ей автор привлек к себе внимание Светланы. Она впервые взяла в руки роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго» в Риме. Хотя она уже слышала о нем задолго до того, но так и не смогла найти возможность прочитать. В посольстве США в Риме ей выдали роман, опубликованный в 1957 году миланским книгоиздателем Джанджакомо Фельтринелли. Русское издание романа выпустило в свет в США издательство Мичиганского университета. Роман был переведен на арабский, датский, финский, французский, немецкий, идиш, итальянский, норвежский, португальский, испанский и шведский языки.

Светлана начала читать роман, находясь далеко от дома, в Швейцарии. «Эта неожиданная встреча с русским языком произвела на меня сильнейшее впечатление, это был шок, подобный мощному электрическому разряду». Так она писала в своем эссе, опубликованном в респектабельном литературном журнале «Атлантик». Это объяснялось тем, что в этот момент своей жизни она была особенно восприимчива к силе пастернаковской прозы. Находясь в состоянии трагической раздвоенности, она обнаружила много общего между событиями и персонажами романа и событиями ее собственной жизни. В романе описывается судьба врача и поэта Юрия Живаго в годы большевистской революции, с ее военными мятежами, бессудными казнями, голодом, эпидемиями и партийными чистками. На фоне этого хаоса Пастернак создает образ главного героя убедительной силы, в центре повествования проникновенная и трогательная история взаимоотношений Живаго и прекрасной нежной Лары.

Многое в романе напоминало Светлане о ее судьбе и всех тех людях, что повстречались ей в жизни. Она вспоминает: «Все смешалось – моя собственная жизнь и жизнь других людей, лица моих любимых и лица главных героев романа, их слова и мои чувства, слезы и боль всех нас, все это слилось в одно в моей душе и переполняло ее с неистовой силой». Читая Пастернака, Светлана ощущала невыносимую скорбь по своей родной земле. Она считала роман настоящим открытием; он был отражением не только ее личной жизни, но и жизни всей страны. Пастернак настолько глубоко поразил ее, что она почувствовала, что персонажи романа – это ее знакомые, что, казалось, она сама пережила часть событий романа и видела те самые комнаты, где проходило его действие.

Дань, которую Светлана отдала Пастернаку, факт, конечно, знаменательный. Пастернак подвергся всеобщему осуждению после публикации романа «Доктор Живаго», хотя он и получил за него в 1958 году Нобелевскую премию по литературе. Он был даже исключен из Союза советских писателей и умер в полном одиночестве в своем доме в дачном поселке Переделкино, расположенном недалеко от Москвы, 30 мая 1960 года. Во время своей пресс-конференции в Нью-Йорке Светлана выразила сожаление, что этот известный роман так и не был опубликован в Советском Союзе.

Ведущим российским критиком Пастернака был Синявский. Как и Юлий Даниэль он также сотрудничал с Институтом мировой литературы имени Горького. Горьковский институт и Государственное издательство иностранной литературы, чьи сотрудники поддерживали связи с писателями по всему миру, были окнами, открытыми в