— Ничего, когда пройдет два года и мы все еще будем у власти, вы будете говорить, что вряд ли еще два года продержимся.

Он предложил Милютину взять карандаш и бумагу и записывать.

Как называть правительство?

«В памяти осталось обсуждение вопроса о самом наименовании нового правительства, — писал Молотов. — Все пришли к выводу, что в той обстановке не подходят существовавшие до этого обычные наименования — министр, Кабинет министров. Искали чего-то нового, более близкого народу, и вскоре пришли к выводу: министров именовать народными комиссарами, Кабинет министров — Советом Народных Комиссаров. В тех условиях, когда так дискредитировали себя и царские министры, и министры Керенского, — это решение нашло свой положительный отклик и среди трудящихся, и в действующей армии». Милютин утверждает, что слово «комиссары» пришло на ум Троцкому. А название «Совет народных комиссаров» — Каменеву. Ленину понравилось:

— Это превосходно — ужасно пахнет революцией!

«И мною было записано — Совет народных комиссаров», — подтверждал Милютин.

Перешли к персональному составу.

Ломов свидетельствовал: «Мы знали, где бьют, как бьют, где и как сажают в карцер, но мы не умели управлять государством и не были знакомы ни с банковской техникой, ни с работой министерств… Желающих попасть в наркомы было немного. Не потому, чтобы дрожали за свои шкуры, а потому что боялись не справиться с работой… Все народные комиссары стремились всячески отбояриться от назначения, старались найти других товарищей, которые могли с большим успехом, по их мнению, занять пост народного комиссара».

Ленин предложил возглавить Совнарком Троцкому, который напишет: «Я привскочил с места с протестами — до такой степени это предложение показалось мне неожиданным и неуместным.

— Почему же, — настаивал Ленин. — Вы стояли во главе Петроградского совета, который взял власть…

Я предложил отвергнуть предложение без прений. Так и сделали». Троцкий назвал в числе прочих доводов свое еврейство — боязнь обвинений в «еврейском заговоре» существовала. Ленин нехотя (может, лукавил) согласился стать главой будущего правительства. Троцкий готов был руководить иностранными делами, Сталин — комиссариатом по национальностям. Комиссаром по внутренним делам наметили Рыкова, учившегося на юрфаке в Казани. Ломов — на юстицию. Луначарский — без дискуссий — на просвещение. Милютин, работавший земским статистиком, — на земледелие.

Ну вот, можно и отдохнуть. Ленин, Троцкий и Сокольников обосновались в комнате с ворохом газет, там, вероятно, был издательский отдел ЦИК. «Мы улеглись на газетных кипах, укрылись газетными листами и так продремали несколько часов», — запомнил Сокольников. Отдых на газетах вспоминал и Троцкий: «Власть завоевана, по крайней мере, в Петрограде… На уставшем лице бодрствуют ленинские глаза. Он смотрит на меня дружественно, мягко, с угловатой застенчивостью, выражая внутреннюю близость. «Знаете, — говорит он нерешительно, — сразу после преследований и подполья к власти… — он ищет выражения, — esschwindelt, — переходит он неожиданно на немецкий язык и показывает рукой вокруг головы. Мы смотрим друг на друга и чуть смеемся… Все это длится не более минуты-двух. Затем простой переход к очередным делам»[2885]. «Esschwindelt» — голова идет кругом. Несколько часов назад Ленин крадучись выходил из конспиративной квартиры, разыскиваемый всеми правоохранительными службами страны (или тем, что от них осталось), не уверенный, что живым дойдет до Смольного. Он и сейчас не уверен, что останется жив даже в ближайшие часы или дни. Но он уже фактически руководит Россией, хотя об этом мало кто знает.