Шрифт:
Закладка:
Быть может (и даже наверное) в рассказе Евсевия Кесарийского что-то приукрашено. Но вряд ли епископ стал бы произвольно фантазировать о таких вещах при жизни самого императора. Если в тексте присутствует некоторая стилизация, то она исходила от самого Константина. Секулярному историку трудно принять изложенное кесарийским епископом по причине сверхъестественности сюжета, но невозможно и игнорировать, ведь достоверность столь необходимого для секулярной науки прижизненного источника подтверждается иными источниками. Например – тем же Лактанцием.
Так по инициативе самого императора появился христианский символ, отличительный знак армии Константина. Важно отметить, что когда армия Максенция будет разгромлена, когда Константин войдет в Рим, приветствуемый жителями города, как долгожданный избавитель, он, приняв участие в церемонии «благодарения памяти предков», уклонится от присутствия в обязательных до того жертвоприношениях Юпитеру Капитолийскому, что указывает на решительный разрыв с многовековой языческой традицией. На Форуме, где римляне устроили Константину триумфальную встречу, вскоре будут воздвигнуты триумфальная арка и монумент императора. На арке есть весьма символическая надпись: «Императору Цезарю Флавию Константину, величайшему, благочестивому, счастливому Августу Сенат и народ Рима посвящает эту арку, потому что он, благодаря Божественному вдохновению и своему величию духа, вместе с войском отомстил за город тирану и всей его клике в справедливом бою». Формула «Божественное вдохновение» здесь заменяет традиционную до того формулу «возлюбленный богами». Еще более, нежели арка, однозначен монумент: это была статуя Константина со знаком креста, испускающего лучи, и надписью, не допускающей двоякого толкования: «Этим спасительным знаком, доказательством Истинной Силы, я освободил ваш город от ига тирана и вернул Сенату и народу Рима их прежний блеск и славу».
Общеизвестно, и это никто даже не пытался впоследствии опровергать, что после битвы у Мильвиева моста монограмматический крест остался уже в качестве постоянного символа на щитах императорской гвардии. Данный знак был закреплен и на императорском штандарте и лишь где-то в 320-х годах дополнен на средокрестин монограммой Иисуса Христа. Этой же монограммой сразу после битвы у Мильвиева моста украшен был и шлем Константина. Все это – яркое свидетельство того, что в день битвы за Рим Константин раз и навсегда определил свое отношение к христианству. То, что Константин особо выделил христиан как покровительствуемую часть общества, указывает и то, что под резиденцию римского епископа он сразу же выделил свой собственный дом – он более известен, как «Дом Фаусты». Между прочим, рядом, буквально через дорогу от «Дома Фаусты», уже в 313 году начали воздвигать новую императорскую резиденцию – Латеранский дворец, который после окончания строительства также будет передан римской христианской общине и почти на все Средневековье (до Константского собора и избрания папы Мартина V) станет основной резиденцией главы Западной церкви.
Максенций тоже готовился к сражению – занимался магическими обрядами, гаданиями по внутренностям жертвенных животных и обращался к оракулам, которые вынесли уклончивый ответ: «В день сражения враг римлян будет уничтожен!» Предсказатели ничем не рисковали – кто-то в любом случае потерпит поражение. Максенций решил, что «враг римлян» это Константин. На место сражения, правда, он особо не спешил и вынужден был сесть на коня и отправиться в сопровождении личной охраны к Мильвиеву мосту под давлением своих сторонников из числа римлян, которые собрались у Палатиума, огромного, роскошного и нелепо раскинувшегося в разные стороны императорского дворца[29].
Когда Максенций переправился через мост, сражение было в самом разгаре и его исход был предрешен. Константин атаковал растянувшуюся и лишенную координации действий армию противника сразу в трех местах и по причине недостаточной глубины фронта с первой же атаки прорвал его. Разъединенные части армии Максенция, прижатые к крутым берегам Тибра, защищались отчаянно и дорого продавали свою жизнь, однако положение их было безнадежно. Та часть армии, что была близ моста, – в основном это были африканские легионы, берберы и отряды италиков – дрогнула первой и начала отступление через Тибр на Марсово поле. Но почти сразу же отступление превратилось в хаотическое бегство.
Марсово поле
Именно в этой группе находился и Максенций, которого бегущая толпа втолкнула обратно на мост. Деревянная раздвижная часть моста, устроенная как ловушка для армии Константина, рухнула как раз в тот момент, когда там находился Максенций. Упав в воду, он спастись не смог – помешали тяжелые доспехи, роскошный длинный плащ, да и падающие сверху тела его воинов. Надо сказать, что на фланги паника не передалась – легионеры, уже после гибели Максенция (впрочем, они не знали об этом), сохраняли ему верность и сражались до последнего. Потребовалось очень много усилий, чтобы сломить их яростную оборону. Дольше всех сопротивлялся отряд преторианцев. Выстроившись плотным сомкнутым строем, они попытались пробиться к мосту. В жестокой схватке все преторианцы погибли – это была финальная точка в истории Преторианской гвардии, символа языческой Римской империи, главной опоры власти языческих римских императоров.
Вечером Константин въехал в Рим, встречаемый ликующими толпами горожан. Первое, что было сделано сразу после триумфа – уничтожена семья Максенция: акт, несомненно, жестокий, но неизбежный в той ситуации. Только он мог предотвратить в будущем рецидивы мятежей и продолжение гражданской войны на Западе империи.
А вот далее Константин поступил весьма своеобразно. Римляне, да и многие из его ближайшего