в себе какие-то евангельские черты. Некоторые из них притом считали себя христианами с оговорками, некоторые – нет, но их высокая мотивация, мученичество, аскеза, жажда жертвы и жажда братства, жажда подвига религиозного и т. д. – она несомненно христианская, независимо от того, считал ли тот или иной деятель народничества себя конкретно христианином или нет.

Поэтому тут опять же вопрос, где граница христианства? Потому что понятно, что в рамках множества разных христианских конфессий, сект, течений и т. п. мы можем уйти очень далеко. Вот скажите мне, пожалуйста: мормоны – христиане или нет? У них уже совсем мало чего от христианства, какая-то периферия христианства. Так же и тут. То есть, опять же, я меньше всего хочу ставить границы, флажки, говорить «вот этот ещё христианин, а этот – уже нет». Я говорю о некотором импульсе. Просто даже Толстой, например, – сложный вопрос: если он не признает воскресение Христа, его богочеловечества, а для него Христос – исключительно социальный проповедник, насколько это христианство? Христианство в том смысле, что для него Христос важен, и он считает себя его продолжателем, а с другой стороны, вроде и нет. Так же и тут – какой-то духовный импульс идёт оттуда, а дальше уже начинаются разные степени соотнесения себя с церковью, с теми или иными священными текстами, с тем или иным отношением к личности Христа: Бог – не Бог, или просто человек – проповедник. Тут мы видим очень широкий набор разных вариантов.

Такой вопрос: в старообрядчестве есть такое течение – беспоповство. Вот оно имеет черты анархические, на ваш взгляд?

Несомненно, да! Но, на самом деле, я не очень большой специалист по старообрядцам. Но, как я понимаю, поповцы/беспоповцы – это же очень грубая схематизация староверов по одному признаку: отношению к наличию или отрицанию церковных иерархов. Понятно, что и там и там есть тысячи разных оттенков и течений. Поэтому беспоповцы – это просто старообрядцы, которые не имеют священства, потому что считают, что все старые священники ушли в никонианство, все вымерли, а новых нет. Это более радикальная версия, но при этом можно быть беспоповцем и не быть анархистом. То есть беспоповство – это просто широкое обозначение для множества самых разных течений. Тут уже надо конкретнее быть: молокане, бегуны, духоборы. А есть куча беспоповцев, которых никак не отнесешь к анархизму.

У меня тоже вопрос: не по христианству в целом, а к русскому православию. Начиная с XX века, в церкви было очень много расколов, и в девяностые годы слияния/разделения. Можете из всех этих групп и церквей выделить те, где как-то в большей степени представлен анархизм?

Это очень сложный и большой вопрос. Скажу буквально две-три вещи. Ужасно интересный и грустный сюжет – это, конечно, история православия в контексте двух революций 1905–1907, 1917–1922 годов. Потому что, действительно, с православием случилась та же история, что и в целом со страной. Сначала колоссальные возможности для эмансипации русского христианства, наряду с утратой старых подпорок в виде монопольного положения и всего такого. Но вот сейчас с большой помпой только что отмечалось столетие восстановления патриаршества (это очень странно для меня). И при этом церковь официальная современная резко осуждает Революцию, но приветствует патриаршество, которого не было бы, не будь этой Революции! Так же, как наши официальные власти отрицают Революцию, но отмечают 76-летие парада 1941 года, посвященного 24-летию Революции. В этом есть что-то глубоко шизофреническое и лживо-лицемерное, на мой взгляд.

Так вот то, что произошло в церкви в семнадцатом году, было колоссальным прорывом к свободе. В том числе возможность оживить и обновить приходскую жизнь и обновить литургию, отвести большую роль женщинам в церкви, развить проповедничество, социальное христианство и т. д. А уже, как мы знаем, в начале XX-го века под влиянием Соловьёва были все эти идеи «христианской общественности» и «христианской культуры», Религиозно-философские собрания, существовали идеи христианского социализма, «Христианский Союз Борьбы» и прочее. А потом… произошло то же, что и в целом со страной: приход к власти большевиков резко убил все эти тенденции и потенции, убил Революцию и привёл к жуткой реакции. Потому что на Поместном Соборе 1917 года ведь сначала не преобладала точка зрения за введение патриаршества. Но, после того, как стало понятно, что сейчас начнутся гонения на церковь, решили, что нужен какой-то авторитетный человек, который будет получать на себя в ситуации гонений все шишки. И тогда возобладала группировка, в основном, из духовенства, а не мирян, которая была за патриаршество. Но при этом, с другой стороны, были очень широкие функции и права у Собора. То есть такой компромиссный, со вместительный вариант. Духовенство хотело сильную, фактически, монархическую власть патриарха внутри церкви, а миряне хотели наоборот децентрализации и самоуправления в церкви.

Так вот, эта несостоявшаяся Реформация, это вообще – тема незавершённой и загубленной большевизмом Реформации в России XIX–XX веков. Толстой как наш Лютер, – несостоявшийся, но связавший Реформацию крестьянского сектантства и интеллигентские религиозные искания. Как Владимир Соловьёв – наш Фома Аквинский, зачинатель русской схоластики, христианской культуры, религиозно-философского ренессанса в России. Очень интересная тема! Как писал в ужасе один церковный деятель Священного Синода в середине XIX века: если у нас в России дать людям церковную свободу, то тут же весь народ уйдёт в раскол, а все дворяне уйдут в католицизм, и потому мы этого не можем допустить! А потом получилось такое странное явление, как «обновленчество», которое изначально несло в себе тенденции именно к обновлению, а дальше начало какие-то дьявольские игры с большевистской властью и оказалось таким Троянским конём внутри церкви. И в итоге начались очень неприятные штуки…

Но это в целом. А, если вернуться к вашему вопросу: сейчас я очень плохо себе представляю, что такое современное православие и в России, и в мире. Оно очень, как мне кажется, многомерно и многолико. За внешним унылым единообразием скрываются разные течения. В нём, как я понимаю, есть довольно сильное крыло, не то чтобы либертарно-анархическое, а либеральное. Которое, прежде всего, было представлено такой великой фигурой, как Александр Мень, загадочно погибший в девяностом году (по мнению многих, не без участия спецслужб или официальных церковников). Но его последователи, тот же Борисов и другие, существуют и активно действуют. Они, конечно, никакие не либертарии и не анархисты, но они – христианские либералы, то есть противники совсем державно-ксенофобского, черносотенного курса иерархов церкви.

Но, если же говорить, собственно, о христианских анархистах, то это сегодня, к сожалению, очень большая редкость. Лет семь-восемь назад образовалась,