– Может, подойдёшь? ― Витя прекрасно улавливает моё настроение. ― Если помнишь, я не кусаюсь.

– Не кусаешься. Но силищу не соизмеряешь.

– Ой, да брось. Будто было больно.

– Не больно. Но неприятно. Не знаю, какой там формат общения у тебя с твоими девушками ― возможно, их и вставляет моральное унижение, но меня нет. Я себя слишком уважаю, чтобы со мной обращались как с вещью. И не надо на меня так смотреть.

– Как?

– Вот так. Ты не удав. А я не кролик.

– Знаю, ― хмыкая, Сорокин сам встаёт, в пару шагов сокращая между нами дистанцию. ― Ты ― леди с характером. Правильная девочка с бунтарскими наклонностями. Это мне в тебе и нравится, ― жестом фокусника, творящего магию из пустоты, мне протягивают не пойми откуда взявшийся… "киндер".

Тихонько сглатываю, на ходу теряя всю напускную храбрость. Реакция не на детскую сладость, конечно же, а лишь на накрывший меня запах. Такой: чисто мужской, немного резкий, с уже почти выветрившимся шлейфом дезодоранта. Витя стоит слишком близко. Непозволительно близко. Это дезориентирует.

– Всего один? ― только и могу из себя выдавить, на что моментально получаю… второе шоколадное яйцо. ― А ты подготовился. Даже серия та же.

– Ну так. Собираем коллекцию.

– Было бы очень трогательно, не проходи мы это прежде. А по второму кругу начинать, увы, нет никакого стимула. Спасибо, ― забираю подарки. ― Предлагаю на такой мирной ноте и закончить. Доброй ночи, ― разворачиваюсь с очевидной целью, но меня перехватывают, удерживая за талию.

– Что за привычка: давать стрекоча, как только жареным запахло?

Жареного не чувствую. Разве что запашок палёной кожи, потому что его ладони словно прожигают насквозь тонкую ткань, оставляя на теле клейма.

– А есть что обсуждать?

– Есть. Я, вообще-то, извиниться пришёл.

– Оо… Это что-то новенькое, ― жду. Как такое и не подождать? Правда он не сильно торопится. Открывает и закрывает рот, пробуя слова на вкус и находя их на редкость противными. ― Не привык просить прощения, да?

– Не помню, когда последний раз это делал.

– Ну так и не утруждайся. Я не настаиваю, ― меня всё ещё держат, поэтому могу лишь предпринять тщетную попытку выскользнуть из объятий. Не более. ― Слушай, правда не настаиваю. Твой склад характера мне давно очевиден и ломать его я не собираюсь. Но и ты меня, пожалуйста, не ломай. Не заставляй проходить через униж…

– Прости, ― слышу рванное, с трудом выдавленное. От чего поджилки начинают потряхивать. Сказал. СКАЗАЛ. Представляю, чего стоит это его гордости. ― За вчерашнюю грубость. Я слегка перегнул палку.

– Извинения приняты. Спасибо.

– За телефон тоже спасибо, но ты должна забрать его.

– Не заберу. А вернёшь ― точно обижусь.

– Я не хочу его принимать.

– А я не хочу его забирать. Точка. Это всё? Мне ещё собаку выгуливать.

– Да стой же ты! ― Витя бросает мимолётный взгляд на стеклянные двери, через которых из холла отеля нас видно словно рыбок в аквариуме, и раздражённо утягивает в тень растущей пальмы, сбрасывая с головы капюшон. Гематомы у него, конечно, просто трындец. ― Я буду тебя связывать, отвечаю.

– А чего переливать из пустого в порожнее? Не вижу смысла продолжать. Ни тебе, ни мне это ведь не нужно, помнишь?

– Не нужно. Только если не получается это контролировать, что прикажешь делать?

– Что не получается контролировать? Свербение в штанах? Я устала в эту игру в ромашки, честно. Здороваемся ― не здороваемся, орёшь ― не орёшь, пристаёшь ― динамишь. Ты видел, видел? Уже сыпь на перепады твоего настроения высту… ― наглядно показать не получается. Как и договорить, потому что меня затыкают поцелуем.

Но это мы тоже уже проходили…

– Ответь, ― сжав мою голову ладонями, настойчиво сминают мне губы, пытаясь прорваться дальше, но я держусь, предупреждающе сжимая зубы. Пытаюсь держаться…

– Зачем?

– Просто ответь, ― с приглушённым рыком выдыхают в рот горячо и терпко. До мурашек. ― Хотя бы раз. Это важно.

Важно для кого?

Для него?

А для меня?

Не спорю, искушение велико, но стоит ли оно того и не придётся ли после пожалеть? Уверена, что придётся, а потому из вредности отказываюсь подчиняться, однако Сорокин идёт на хитрость, стискивая мои волосы на затылке в кулак, вынуждая не только вскинуть подбородок, но и невольно выдохнуть.

Секундной заминки хватает, чтобы в прямом смысле взять меня на абордаж и прорваться сквозь брешь. Едва его язык встречается с моим, чувствую, как стремительно тает контроль над ситуацией, а мир уплывает под ногами…

Сопротивляться? Отпихнуть? Влепить пощечину? Не хочу. Не могу… Зато могу прикрыть глаза, чтобы избежать накрывшего головокружения. Тело, решив провернуть рокировку, непроизвольно тянется ближе к Вите, чтобы и без того достаточно жёсткий, но до безумия распаляющий своей жадностью поцелуй стал ещё ненасытнее. Ещё требовательней. Ещё напористей.

Белый шум в ушах, полная потеря координации и налившаяся в коленях ватность ― если бы мы были в мультике, вокруг меня сейчас заплясали бы звёздочки. Но мы в реальности и вместо них у меня лишь под опущенными веками плывут в хороводе разноцветные круги.

Чтобы не осесть мешком, обхватываю шею Сорокина. Ногти впиваются в шоколад, зажатый в кулаках, превращая его в месиво. Дальней частью сознания запоздало вспоминаю, что по территории отеля натыканы камеры видеонаблюдения, но здравый смысл одерживает сокрушительный крах над подскочившим уровнем эндорфинов и дофаминов…

Бли-и-ин. Витя нереально круто целуется. Лучше любой, даже самой дикой потаённой фантазии. Пусть у меня в таком деле опыт и не самый богатый, но вряд ли кто-то способен теперь такое переплюнуть. Потому что это тот самый поцелуй, после которого "пуговицы сами расстёгиваются, а нижнее бельё само снимается".

И нет, нифига это не образное выражение! Если бы он сейчас полез ко мне под одежду, крупиц силы воли не хватило бы сопротивляться, но, к счастью, пальцы Сорокина всё ещё на моём затылке. Держат так крепко, что и без того сбитое дыхание начисто перехватывает. Если мы сейчас же не прекратим это безумие, у меня разовьётся анемия…

Прекращаем. К сожалению, Витя первым отрывается от меня, прислонившись лбом к моему. Оба рвано и часто дышим, пытаясь вернуть подачу кислорода в закупорившийся адреналином мозг. В грудной клетке лопаются невидимые пузырьки, заставляя всё нутро ёкать, а ошалевшее сердце молоточком отстукивает по вискам. Анемия плюс аритмия ― комбо. Вааау…

– Чижова, твою мать… ― слышу тихое шипение. ― Вот откуда, откуда ты взялась?

– Тебе точные координаты нужны? ― в горле словно песка насыпали. Ещё и алфавит весь в пляс пустился, отказываясь складываться в адекватную речь. ― Краснодарский край.