широкая общественная деятельность, которая организовывалась Шварцем и Новиковым в Москве, несомненно, должна была быть одухотворена определенными идеалами. Кроме того, у Шварца было желание расширить круг людей, которые могли бы иметь отношение к его заботам о просвещении. Более мыслящей и более благоприятной группой для этого были масоны. Действующие в Москве ложи производили свои работы по разным системам[170]. Даже и в самой нейтральной ложе Гармонии шли разногласия, ибо наместный мастер ложи П. А. Татищев, несомненно по настоянию Новикова несший эту обязанность, принадлежал к шведской системе Строгого Наблюдения, да и сам Шварц был стрикт-обсервантом, по словам Новикова. Новиков же был противником этой системы. Но уже тот факт, что все эти люди уживались в такой ответственной ложе, где как раз должны были идти споры по теоретическим вопросам, говорит о сильном желании ее членов как-либо примирить различные интересы.

Был и еще один важный мотив к сближению членов ложи «Гармонии». Это основание «Дружеского ученого общества». Почти все члены «Гармонии» в той или другой мере принимали участие в просветительской деятельности Новикова и Шварца.

Завершением мечты этого небольшого кружка и было основание «Дружеского ученого общества», созданного по мысли Шварца.

Для широких путей просвещения, намеченных Новиковым и Шварцем, недоставало материальных средств. Собственные средства были ограниченны. И вот Шварц, встречаясь с П. А. Татищевым и беседуя с ним по вопросам воспитания его сына, сумел привлечь его к просветительской деятельности. Правда, Татищев был масон, и потому было легче увлечь его теми планами широкого распространения просвещения в России, о котором мечтал Шварц. Татищев согласился принять участие в новом деле и предоставил Шварцу часть своего огромного имущества, нажитого отцом его всякими правдами и неправдами. Эти средства пошли на устройство учебных заведений, пособия нуждающимся, подвиги благотворения, просвещение и издание книг.

«Колумб, впервые завидевший землю, – говорил Шварц, – не мог радоваться более меня, когда в руках моих очутился значительный капитал для осуществления моей Платоновой идеи»[171].

Надо признать, что ту же радость разделял и ближайший сподвижник Шварца в этом деле Н. И. Новиков. Не о вызывании духов Калиостро мечтали московские руководители масонства, но о просвещении русского народа. Пример Татищева и возможность осуществления такого большого дела пробудили интерес и у других лиц, близко стоявших к Шварцу и Новикову. Значительные суммы пожертвовали на новое дело князья Н. и Ю. Трубецкие, князь А. Черкасский, В. В. Чулков, И. П. Тургенев и другие.

Так, пока еще негласно, в 1781 году организовалось в Москве «Дружеское ученое общество», в состав которого входили: Шварц, Новиков, Татищев, князья Н. и Ю. Трубецкие, князь Черкасский, Херасков, Чулков, Тургенев, Кутузов, брат Новикова. Позднее к ним присоединились П. И. Страхов, И. В. Лопухин, С. И. Гамалея, князь Енгалычев, братья Ладыженские, барон Шрёдер, О. И. Ключарев, О. А. Поздеев, князь И. Г. Гагарин, У. И. Баженов, Г. М. Походяшин, С. И. Плещеев и многие другие. Впоследствии число участников общества значительно возросло. Оставляя в стороне вопрос об участии каждого лица в работе общества, нельзя не сказать о том великом значении, которое оно имело, и той энергии, силе и бескорыстной преданности делу И. Г. Шварца, с какой он поставил это дело.

Общая работа и стала тем стимулом, который заставил участников ложи Гармонии искать примирения разногласий.

Собственно, надо признать, что «работа» была уже найдена. В основе ее лежали те идеалы, которые признавались за «истинно масонские», надо было только подыскать те подходящие формы, которые могли бы вместить и эти идеалы, и связанную с ними «работу». Вот почему продолжались искания истинных форм масонства; ибо те формы, которые существовали, не могли никого удовлетворить. В этих исканиях принял ближайшее участие и сыграл важную роль все тот же И. Г. Шварц.

Не совсем расположенный к циннендорфской системе, последователем которой был Новиков, Шварц, благодаря своим связям с Курляндией, хотел проникнуть в берлинские масонские круги[172]. И теперь, по мнению Шварца, наступало время, когда русское масонство должно объединиться и прежде всего – избавиться от шведской системы, которая, как он сам видел, не могла объединить всех. Шварц предполагал лично поехать за границу. Нашелся и подходящий случай. Татищев просил Шварца отправиться на его средства с его сыном за границу. Это обстоятельство вместе с той нуждой в связях по книжному делу с Западной Европой, которые были необходимы для организовавшегося «Дружеского ученого общества», и решили вопрос о поездке Шварца за границу. Шварцу вручены были московскими масонами полномочия на получение высших масонских степеней, были написаны рекомендательные письма и дана была инструкция – искать степеней и статутов древнего истинного масонства, а не актов системы Строгого Наблюдения, или французской, или же вообще имеющей политический характер. Мы не будем следить за историческими фактами этого периода, отчасти выясненного Лонгиновым в XII и XIII главах его труда «Новиков и московские мартинисты», но главным образом прекрасно документированного Ешевским в его статье «Московские масоны восьмидесятых годов прошедшего столетия».

Мы знаем, что Шварц, приехав 22 октября 1781 года в Брауншвейг, представил герцогу записку, в которой ходатайствовал о принятии российских лож под его власть и о том, чтобы Россия была признана отдельной самостоятельной провинцией. Герцогу же были представлены Шварцем верительные грамоты с указанием, что ему предоставляется свобода выбора. У Ешевского приведен протокол конференции у герцога, на которой рассматривалось заявление Шварца. Мы останавливаемся на этом историческом факте потому, что он имел громадное значение для масонства в России. Здесь масоны, правда московские, впервые подняли голос за свою самостоятельность, впервые стали требовать признания своих прав, ибо они не желали безответного подчинения той или другой системе, они не хотели быть теми рядовыми каменщиками, которых гоняли с одной работы на другую. Они хотели сознательного отношения. И как бы Шварц ни тяготел к Швеции, как бы он ни стремился, может быть, сохранить то, чему до сих пор следовал, его роль в этом деле была в высокой степени важной. В данном случае мы говорим лишь о самом факте того ходатайства, которое было подано Шварцем герцогу Брауншвейгскому 22 октября 1781 года.

С этого времени русское масонство выходит на собственную дорогу и приобретает самостоятельное значение среди западноевропейских братьев. Результатом ходатайства Шварца было: признание независимости русского масонства от шведского и согласие герцога, взявшего на себя ходатайство об основании русской провинции – на участие уполномоченных от России в Вильгельмсбадском конгрессе.

Говоря о поездке Шварца, мы не упомянули еще об одном важном событии. Шварц привез с собой в Россию «градус единственного верховного предстоятеля теоретической степени Соломоновых наук в России»[173], полученный им в Берлине еще до поездки в Брауншвейг. Это событие важно потому, что оно имело значение для России по тем связям, которые Шварц завязал