– Она связалась с английским жокеем, – продолжала Габриэль. – Он беден, но красив. И когда я говорю «красив» – можешь себе представить! Она приводила его сюда пару раз. Ей не важно, что он беден. Эмильенна может делать все что хочет. Она больше не зависит от мужчин. Ее свобода красуется на ее шее. Бесчисленные нити жемчуга.

Теперь, самостоятельно зарабатывая на жизнь, я осознавала всю прелесть свободы. Но как бы «свободна» ни была Эмильенна, были места, куда она никогда не смогла бы попасть. Например, в салоны высшего света.

Мы поднялись наверх, в комнату, которая должна была стать моей спальней. Чемодан уже стоял здесь. Кровать была достойна королевы: широкая, мягкая, с простынями из крепдешина, пухлыми подушками и балдахином.

– Помнишь salle de bain[41] Сары Бернар из журнала? – спросила Габриэль. – Здесь ванные комнаты почти такие же роскошные.

Мы устроились на кровати, поджав под себя ноги, и болтали, словно вернулись в спальню Обазина или Мулена. Я поделилась своими опасениями по поводу Эдриенн и ее поклонников.

– А что, если ты права? Что, если Мод находит любовников, а не мужей?

Но Габриэль ничуть не обеспокоилась.

– Не важно, какой нежной Эдриенн кажется снаружи, внутри она все еще Шанель, рожденная с проницательностью рыночного торговца. Она сможет о себе позаботиться.

Я на мгновение заколебалась, но все же спросила:

– А ты? Ты можешь о себе позаботиться?

Она рассмеялась:

– Посмотри вокруг. Думаю, заметно, что я справляюсь.

– Но… на что это похоже?

– Что ты имеешь в виду?

– Этьен и ты, – прошептала я. – Скажи мне. Каково это – заниматься любовью?

Ее губы изогнулись в загадочной улыбке.

– Это то, что ты должна испытать сама. Я не могу объяснить.

– Но откуда ты знаешь, что делать?

– Эмильенна, видя, что я всего лишь простодушная провинциалка, деревенщина в шикарной гостиной, дала мне совет. И он прост. Не думай. Никогда не думай. Просто чувствуй. Это все, что нужно делать. И еще она объяснила, как не вляпаться подобно Джулии-Берте.

– Странно думать, что у нас есть племянник, а мы ничего о нем не знаем, – сказала я.

Было известно, что он по-прежнему живет с викарием где-то неподалеку от Мулена. Канониссы давали мало информации, и мы ничего не могли с этим поделать, не имея собственных средств.

– Что-нибудь слышно о самой Джулии-Берте? – спросила Габриэль.

– Только от Эдриенн. Они виделись, когда она в последний раз ездила в Мулен навестить дедушку с бабушкой. Джулия-Берта была сильно простужена. Нехорошо, что она все время на улице, на рынке.

Габриэль нахмурилась.

– Да, она не такая выносливая, как бабушка. Особенно после случая в Обазине.

Вспомнился эпизод, когда обнаженная Джулия-Берта каталась по снегу. Именно это, по мнению Габриэль, подорвало здоровье наше сестры. Отношения с сыном кузнеца, подумала я, вот что разрушило ее здоровье.

– Надеюсь, когда-нибудь наша сестра переедет в Виши, – сказала я. – Хотя Эдриенн утверждает, что она счастлива. Рядом с ней на рынке всегда стоит корзинка со щенками или котятами, о которых она заботится.

Мы спустились в гостиную, где Габриэль вела себя, как хозяйка поместья. Она приказала слугам принести чай, выражение ее лица и тон были высокомерными даже для нее.

– Слуги ненавидят меня, – прошептала она, когда горничная ушла. – Они заносчивее, чем старушки в турнюрах, приходившие в Дом Грэмпейра. И считают, что я должна не распоряжаться здесь, а подобно им ходить в фартуке и прислуживать.

Совсем как Дельфина и Софи, подумала я.

Когда горничная вернулась с чайным подносом, я приосанилась. Мы пили чай, и Габриэль рассказывала мне о жизни с Этьеном. По ее словам, когда она впервые приехала в Руайо, ее пугали друзья Этьена, его образ жизни, она понятия не имела, как себя вести. Вот почему поначалу она целыми днями читала, лежа в постели.

– Я боялась кого-нибудь увидеть. Боялась, что они подумают, будто мне здесь не место. Я пряталась, жалея себя, но однажды утром встала с постели, нацепила старую одежду Этьена для конных прогулок, спустилась в конюшню и стала учиться ездить верхом.

У нее хорошо получалось, и вскоре она уже каталась с его друзьями по Жокейскому клубу и их любовницами, которые восхищались ее бесстрашием. В течение сезона скачек, о котором она мне писала, они все вместе ездили смотреть, как лошади Этьена соревнуются в Сен-Клу, Отее, Венсене, Лоншане. Иногда он сам участвовал как жокей-любитель, лихо перелетая через кусты в скачках point-to-point[42]. В остальное время они развлекались в Руайо, устраивая розыгрыши.

– В прошлом месяце, – смеялась Габриэль, – Этьен заставил всех надеть самые изысканные наряды и шляпы и поехать верхом на ослах на местный ипподром, чтобы посмотреть скачки. Дамы сидели в дамских седлах. Видела бы ты, как на нас смотрели. Этьен любит забавляться. Он подшучивает над состоятельными людьми, хотя сам один из них.

Неудивительно, что они с Габриэль спелись. Она всегда стремилась сбить спесь с заносчивых персонажей.

Мы предавались воспоминаниям о Мулене, о наших лейтенантах и, не удержавшись, вскочили и запели «Коко на Трокадеро» для зрителей, взирающих на нас с картин, написанных маслом. Мы исполнили «Фиакр», потом «Будены и Бутоны», играли роли, стоя спиной друг к другу, выпятив животы, изображая беременных женщин, и совершенно увлеклись представлением, как вдруг…

– Браво, браво!

Мы обернулись; в дверях стоял Этьен. В его глазах вспыхивали искорки. С ним были незнакомые мне мужчины в дорогой одежде для тех видов спорта, которые могли позволить себе только богатые. Хотя нет, одного я узнала, и один его вид вызывал трепет. У него была вздернута бровь, гладкое безусое лицо. Наши глаза встретились, и в моей груди что-то дернулось, как ивовый прутик в руках лозоходца.

Хуан Луис Харрингтон.

Лучо.

ТРИДЦАТЬ ТРИ

Поговорить не было никакой возможности. Я поприветствовала Этьена. Потом Габриэль сказала, что нам нужно переодеться к ужину. Я надела платье с оборками и бахромой, подаренное мне Эдриенн, цыганское кольцо и попросила Габриэль уложить мне волосы в стиле, которому она научилась у Эмильенны. Я еще не видела других женщин, таинственных любовниц и дам полусвета. Что, если одна из них с Лучо?

Внизу, в салоне, курили, флиртовали, пили шампанское. Габриэль кивнула на мужчину, который напоминал ящерицу с головой в форме яйца. Он посмотрел на нее и подмигнул.

– Это Леон, – сказала она. – Он граф. Ты приехала с вокзала на его маленьком красном автомобиле. Дальше Анри. Он барон, а его любовница с большими театральными глазами – Сюзанна. А вон там – Хуан Луис