Старик встревоженно встрепенулся.

— Ээ, сынок, не говори так. Бог все слышит, ты его не ругай… Дальше не пойдем. Чум поставим, охотиться будем.

Чуурай заморгал глазами от огорчения. Как не хочется вновь застревать в такой глуши, вдали от людей. То ли дело у моря, где они останавливались весной. Там все время дули сильные ветры, было сыро и зябко, зато Чуурая с Буокаем все время окружали люди. Их было много — и взрослых, и ребятишек — целый поселок. Чуурай, истосковавшийся по сверстникам, играл с ребятами с утра до вечера. Но его блаженство длилось недолго: всего пять дней. На шестой день Буокай, не обращая внимания на немые мольбы сына, принялся все грузить на нарту…

— А потом, когда поохотимся, пойдем к морю, в стойбище?

— Там будет видно, сынок. Не следует загадывать наперед. Обратный путь долог. Скоро снег упадет, пурги начнутся. Так что… — старик замолчал на мгновение, зябко повел плечами. — А чем тебе здесь не нравится? Смотри, сколько птицы над матушкой-Леной кружит! Нет ничего вкуснее жирной утки. Тепло от нее по всему телу так и разливается. Вот обоснуемся, постреляем. Птицу будешь есть, быстро расти будешь!

Чуурай радостно засмеялся. Ему хотелось побыстрее вырасти и стать знаменитым охотником. «Лису, песца добуду, много песцов поймаю. Весь чум покрою белым песцом. Тепло будет. Отцу на себе ничего не позволю таскать. Пусть отдыхает», — замечтал он.

— Ну, сынок, давай-ка к Лене сойдем. Дров наберем. А то мясо не доварится. Река дров много на берег выбрасывает. Она добрая.

Ты только не спеши, — прикрикнул он, увидев, что Чуурай, как молодой чубуку[24], стремился вниз прыжками. — Тут и сорваться недолго! Сходи, как я, бочком, бочком…

— Отец! — как вкопанный застыл на склоне Чуурай. — Внизу человек лежит!

— Где внизу?

— У воды!

— Ээ, — произнес Буокай, осторожно ковыляя к сыну, — откуда тут быть человеку? Наверно, бревно водой на берег вынесло.

— Человек, говорю тебе! Человек! — попятился мальчик.

— Стой! — схватил наконец Чуурая старик за рукав. — Камень под ногой сорвется, сам покатишься. Ну-ка, где твой человек? Оксе![25]

— Он удивленно вытаращил глаза. — В самом деле! Лежит на камнях… мертвец, что ли? Живой бы поднялся повыше, укрылся от ветра… Не торопись, Чуурай! Надо присмотреться сначала. Люди разные бывают…

Многое промелькнуло в голове старика в эти минуты. Желание помочь незнакомому человеку, если он жив, боролось в нем со страхом: а вдруг ловушка, подстроенная неизвестно кем? Мелькнула мысль немедленно спрятать ребенка и укрыться самому, но на безлесном склоне сделать это было негде. Он обнял сына за плечи:

— Пошли отсюда. Если и человек, он все равно мертв!

Но Чуурай не спешил. Он с любопытством вглядывался в распростертое тело.

— Отец, это девушка! Я вижу длинные волосы.

— Ээ, какая разница. Сатана может кем хочешь прикинуться.

Впрочем, последние слова Буокай произнес без уверенности. «Девушка…» — повторил он про себя. Как попала она сюда, в это страшное место? Здесь течение от весеннего до осеннего снега с грохотом швыряет на камни все, что попадает в его стальные объятия. Умные люди говорят, что река у этой излучины не имеет дна. В старину, когда суда, плававшие по Лене, были неуклюжими и хрупкими, много их разбивалось об эти замшелые камни. Оттого люди, пытаясь откупиться от духа глубины, швыряли в воду целые туши мяса, целые туеса масла. Обычай этот сохранился до сих пор. Конечно, теперь никому не приходит в голову швырять в ненавистную бездну добро: реке достаются лишь игрушечные чороны. И несет их, и кружит вода до самого Ледовитого океана. Не так ли бросает из огня да в полымя и человека на его трудном жизненном пути?

Девушка… Была и у Буокая дочь, черноглазая тростинка с чистым белоснежным лицом… Он отдал ее в богатую семью, думал — хорошо устроил, а вышло все наоборот. Собрался он как-то проведать ее, пустился в дальний путь налегке, чтобы побыстрее домчаться. Переступил богатый порог — а за ним, на столе, вся в белом, холоднее мерзлой рыбы, его Туллукчана… Старик не пошел хоронить: разболелось сердце, да так, что двигаться не мог. От тех страшных дней остались в памяти лишь лица зятя да его папаши, богача Куонаскы. На них не было не то что печали — даже сожаления.

Не видел Буокай, как опускали его дочь в могилу. Потому и подумалось ему сейчас на берегу нечто совсем уж чудовищное: «Наверно, это Туллукчана. Не схоронили ее черствые люди, бросили скитаться по волнам… — Он провел рукой по лбу. — Что это я? Два года ведь прошло».

Воспоминания о дочери подстегнули старика. Он согнулся и потихоньку, придерживаясь за выступы склона, стал спускаться вниз. Чуурай последовал за отцом. Глядя внимательно под ноги, старый охотник потерял из виду девушку. Ступив наконец на берег, он поднял голову, внимательно огляделся.

— Ах, что это?

Прямо у ног, неизвестно откуда взявшись, о берег ударился новенький плот. Наверно, его швырнуло волной из-за камня. Плот был просторен и прочно сколочен, на таком можно плыть хоть до самого моря.

Буокай выпрямился и выхватил из-за пояса веревку. Вслед за вторым его движением веревочная петля полетела к плоту и намертво вцепилась в выдававшееся бревно. Буокай подтянул веревку и привязал ее к камню. Затем осторожно ступил на плот, рискуя упасть — крупная волна рвала бревна из-под ног. Увидев на плоту рысий тулуп, старик внимательно посмотрел на него, покачал головой, поднял и вернулся на берег. Волна требовательно рванула плот. Охотник кивнул, словно соглашаясь с ней, и ослабил петлю. Плот подпрыгнул, как молодой олень, сорвавшийся с аркана, и поплыл дальше.

Сверху кубарем скатился Чуурай.

— Отец, она там! — крикнул он, указывая направо. — Почему ты отпустил плот? Туллукчана на нем приплыла!

— Туллукчана? Что ты говоришь? — вздрогнул старик.

— Ну да, сестра! Я узнал ее сразу. Пойдем скорей! Ах, зачем ты отпустил плот!

Старик поднял шубу на плечо.

— Не жалей его дитя, это не плот, а гроб.

— Почему так говоришь? Туллукчана жива, я видел.

Буокай торопливо зашагал по берегу. Чуурай едва успевал за ним. Ему было очень жалко плот. У него никогда не было такого. Хорошо бы покачаться на волнах…

Буокай остановился, не решаясь подойти к лежащей на боку девушке. Распущенные волосы наполовину закрывали ей лицо, но все же можно было разглядеть, что она красива и очень еще молода. Неужели жива? Старик наконец нагнулся к девушке, но его опередил Чуурай.

— Сестра, сестра! — закричал он, тормоша