— Оо, — застонал старик Ланкы и бросился к госпоже.

Он схватил ее за плечо и стал трясти, но обморок не проходил. Вдруг старика осенила догадка: он оставил Хоборос и кинулся к колу. Глубокие следы Каменной Женщины вокруг сказали ему все.

— Свою же племянницу… — с ужасом пробормотал он и подскочил к Хоборос. — Вставай, падаль! Вставай! Утопила девчонку! Ничего, поплывешь когда-нибудь и сама без весел!..

Впервые в жизни он кричал на хозяйку.

Хоборос с трудом приподнялась и первым делом толкнула в грудь хамначита. Ланкы скорчился и тихо заплакал.

— Спятил, что ли? Как ты мог подумать? Все договорено заранее. Ты же знаешь, какая разборчивая невеста наша девка. Сказала: пусти меня по Лене к Большому острову.

А там пусть ожидают юноши. Кто плот поймает, тот и будет моим мужем. Не бойся! Ее уже караулят.

— Э-эх, не нашего это ума дело! — скис Ланкы. — Байские прихоти!

«Зачем же тогда было собираться на ту сторону?» — мелькнуло у него в голове. Но Хоборос не дала ему раздумывать:

— Хлебни! Согреешься!

В ее руках тускло блеснула бутылка спирта, извлеченная из-под сиденья брички.

Придя в себя, Нюргуна приподнялась и оглянулась — кругом вода, вода… Туман скрывал берега. Течение несло рядом с плотом мусор и пену. Время от времени через плот перекатывались волны, обдавая девушку ледяными брызгами. Впрочем, она их почти не ощущала. Ее праздничная одежда набухла и покрылась слизью.

Куда несет ее неуклюжее судно, к какому берегу пристанет оно? Или разобьется? Будь хоть одно весло, можно было бы что-нибудь сделать. Но на плоту ни щепки. Нюргуна, закусив губу, попробовала оторвать одну из поперечин, но лишь до крови расцарапала руку. Сработано надежно, как и все в хозяйстве Каменной Женщины.

Ветер почти стих, река успокаивалась, словно пожалела девчонку, брошенную в ее могучие объятья. Раздвинув лучом тучи, блеснуло солнце. И тотчас запылала вода. Стало больно смотреть на волны. Нюргуна упала ничком на середину плота.

Она стала перебирать в памяти все, что случилось. Виновата, конечно, она сама: слишком поторопилась, прыгнула на плот без весел.

Плот отвязался и поплыл. Наверно, за ней уже мчится в тревоге целая лодка гребцов. Среди них, конечно, смельчак Беке, а командует ими Василий. Все они зорко всматриваются в речную даль…

Она не заметила, как заснула. Когда очнулась, солнце сияло вовсю. Река стала еще шире. Не надо бояться, догонят, найдут… Но почему до сих пор не догоняют?

Сколько плыла? А может, не плыла? Может, плот прибило к острову, а она и не слышала? Может, те, кто ищет ее, разминулись с плотом? Может, им и не суждено найти?

Это божья кара за ее смертный грех. Она полюбила женатого человека — разве это не грех? Она отбивала мужа у тети — разве это не преступление? Она любила слепо, она думала только о себе. А разве Хоборос не человек? За что она должна страдать? Лишь за то, что Нюргуна моложе ее и крепче здоровьем?

Василий говорил, что человек должен желать того, что велит ему сердце. Но разве сердце никогда не ошибается?

Сколько придется ей скитаться по ленским волнам? Вдруг она заметила, что лежит на каком-то меху. Это был тулуп. Словно знала Хоборос, что в середине лета он может понадобиться. Нюргуна поплотнее закуталась в шубу.

Но что это? Шуба рысья? Почему рысья? В старину в рысий тулуп обряжали умерших. Значит, ее хоронят?…

Плот — это гроб. Гроб для живого человека. А может, она уже мертва? Может, она плывет на своем плоту в царство мертвых?

Вот посреди реки возвышается гора. На ней — ни деревца, ни кустика. Наверно, на северном склоне ее, невидимом для людей, в хрустальном ледяном дворце восседает бог. Давно поджидает он душу Кыыс-Хотун, отягощенную грехом. Скор и суров будет его суд.

Под горой, у самой воды, мечутся какие-то фигурки. Это, наверно, слуги бога…

Течение легко повернуло плот к подножию страшной горы.

Часть вторая

I

— Ого, вот это да! — с уважением произнес мальчишка Чуурай, разглядывая своими черными глазенками высоченные горы. И откуда они взялись посреди бескрайней равнины? Кто вознес так высоко закрывающие солнце пики? Что прячется в их глубине, какие сокровища?

Над Леной с холодного Севера несутся тусклые плотные облака. Время от времени они сталкиваются друг с другом, превращаясь в бесформенную массу. Долго им еще плыть над землей и водой, прежде чем прольются на все живое отрезвляющим осенним дождем.

Чуураю неуютно в этой незнакомой местности. Он привык к привольной тундре с яркими цветами, где все так открыто и понятно. Там он никогда не заблудится, по озерам и речкам найдет путь к чуму. Здесь все совсем другое — и эти горы, припорошенные снежной пеленой, и белокорые деревца, прижавшиеся к их бокам… Деревца эти — березки. И хотя они тонки, прозрачны, Чуураю кажется, что потеряться в этом лесу — раз плюнуть. Но что поделаешь, далеко еще время, когда Чуурай сам себе будет выбирать дорогу. Теперь же он идет туда, куда держит путь отец, старый охотник Буокай.

А старик давно мечтал заглянуть в эти благодатные места. Приближаясь к Ледовитому океану, река Лена становится все мощнее. Здесь обилие растительности, рыбы и дичи. Можно подумать, все, чем богата Лена, гонит она сюда, к устью. Не зевай, охотник, и будешь с добычей.

Нынешняя зима для Буокая сложилась неудачно. Тундру как будто подменили. Песцы не шли в ловушки. Буокай хмурился и думал, что хорошо бы податься на морские острова, да Чуурай — его единственная надежда и отрада — маловат. Он парень крепкий и старательный, пойдет, куда позовешь, но далеко ли уйдешь в десять лет?…

— Отец, откуда взялась земля, а?

Все-то его интересует, все ему надо знать. Старик с любовью взглянул на сына. Хотя их двое, а всегда найдется о чем поговорить. Иногда даже Буокай не знает, что ответить. Вчера, например, парень спросил: отчего у человека две ноги, а у всех зверей — четыре? А у комара и того больше?…

Буокай погладил поредевшую бороденку.

— Землю, говорят, бог создал. Не иначе как правда. Кто же еще смог бы ее сделать, такую большую и славную?

— А зачем он набросал сюда этих гор? — сердито произнес мальчик. — Ничего не видно из-за них! Или они у него случайно