Видех днесь и утро окаянную свою душу честию облагаему,

от неких же лестию и завистию, и ложными словесы облыгаему.

Изволих паче во уме своем хулное себе имя стяжати,

нежели здешняя ради чести во оной муце пищу собою червем учрежати,

бояся, да некако нынешняго века утешением тамошняго избуду,

идеже лики святых водворяются, изгнан буду от<т>уду.

Слышу по вся дни почитающих мя и зовуща человеком началным

и ужасаюся присно и хожду сетовалным сердцем печалным.

Да некако вменит ми ся сия величания и в гордость,

и отъемлется от мене сего ради разумение и бодрость.

За то ли, окаянная душе, венцем царствия небеснаго венчают,

что во здешнем веце честно провожают и встречают?

Не срамляеши ли ся, видев пред собою столы доброуделчаты

и настилаемы на них пред очима твоими скатерти затейчаты?

Ризами украшаешися и одры покрывавши постелми глаткими,

и пищею и питием различными утешаешися сладкими.

Помышляй егда, како здешняго ради веселия

получиши во оном веце плачевнаго адскаго селения.

Не приложат тебе та оправдания нынешных времен настоящих

и не призовут в помощ здешняго века слуг твоих, ныне тебе предстоящих.

Но всяк кийждо от нас тамо мзду свою понесет,

яже отсюду с собою добродетель и злобу принесет.

Многия помыслы и размышленья на душу мою приходят —

и об величествии сана, и об несолюбственном

разсуждении, в жалость мя приводят.

Боюся, да некако впаду в неразсудную дерзость

и явлюся пред богом и человеки непотребен и мерзость.

Несть ми лепо уста отверзати пред господем богом своим и Спасом,

или исправитися пред содетелем своим дыханием и гласом.

На что твое упование, еже мниши не своею волею во властех,

а не останешися суеты и присно во вся часы пребывавши во страстех?

Не подобися величеству оному прегордому фарисею[129],

но ревнуй в разсуждениих с тихостию боговидцу пророку Моисею[130]:

со смирением и с тихостию дело господне учрежати повелевай,

кротостию и терпением жестокия нравы одолевай!

Колико поропташа жидовския люди на пророка Моисея,

или Аспристии царие возревноваша на пророка Елисея[131]? —

Николи же люди божия озлобление налагаше,

ею все упование со мнозем терпением на господа бога полагаше.

Возмог ли бы убо на пагубу им едино слово изрещи,

яко же при Илии посланных от Ахава царя огнем пожещи?[132]

Сия зряще, душе моя, смирением и терпением совокупи.

тем во царствии небеснем вечное селение себе купи.

Нескоро, по апостолскому словеси, ни на кого руки не налагай[133],

но со мнозем испытанием и свидетелством запрещение полагай.

Не дай места злобе своей акаянней утробе.

но благоуветливым словом наказати навыкай по своей природе.

Аще и мнози завистию навыкоша таковых осуждати,

еже со смирением и с тихостию извыкоша повинных разсуждати,

ты же, душе моя, завидливых глаголы ни во что полагай,

но все житие свое к смирению и к терпению Христову прилагай;

сице нрав свой о господе бозе, спасителе своем, поучи,

тому единому в руце правду, суд и милость поручи.

Приказная школа стихотворства

Стефан Горчак

Послание Ивану Васильевичу

Двоестрочие

Священному и честнейшему и сердечному другу сиречь священнику,

Общаго винограда Христова сии речь рода человеческаго молебник

Священному иерею Ивану Васильевичу великое от меня челобитие,

Уже бо и обоим вам вкупе[134] сердечное от меня рукобитие.

Да и сие грубое мое писанейцо любезне прочтите,

Узрите бо что в нем неисправно, в том не судите.

Иже за духовную любовь покройте все собою.

Занеже на укор вам будет негде грешным мною.

Будите бо свидетели сами что забвение на всех хвалится,

Реку ж, имея ум смущен, никако же от забвения избавится

А иже паки весте, что живем в суетах житейских,

Ныне же пребываем все в злых детелех мерских.

Но и потому краткий умъ нашь темен бывает,

Обаче же глубины разума никако же достигает.

Мне же и сие писанейце послати к вам случися вскоре,

Уже бо тупому уму нашему стало в ызморе.

Иже аще бы и мочно изряднее поставите,

Вем, яко не мощно было скорых посланников уставити.

А от всея душа о тебе всегда скорбим.

Но и многие речи к тебе плодимъ.

Уже бо человеку от веры все рождается,

Разве друг вере при скорби познавается.

Аще бы не от сердца тебе любили,

Да никако же к тебе такие речи плодили.

О тебе всегда от всея душа скорбим,

Всякия ж<е> речи многия к тебе плодим.

Аз же молю о те<бе> у бога, да будеши покровен десницею <вышняго>,

Той же премилостивый бог избавит тя и от свирепства нижняго.

И моли за ны господа бога, реку ж, и за мя многогрешнаго,

Сведый сердца и утробы, той избавит от лютаго огня вечного.

И яже и преисподная

избавит муки вечныя;

иже хощет,

Той и может.

Абие же сие писанейце прочтите,

Моего же к себе писанейца до меня не истеряйте.

И сами зрите, что положено трудов немало,

Ныне ж<е> сколко грубаго ума нашего в том стало.

Послание справщику Арсению Глухому.

Великому честнейшему иноку Арсению

и всеизящному твоему разумению,

многогрешный и неключимый раб,

иже желает получить души своей отрад,

последний во всех человецех,

а первый в грешницех.

Не всяк может слагати душеспасительныя стихи,

и несть достоин нарещися чину священъства,

и изрядного на себе по чину носити иерейства,

но обаче отрыгновение твое, по именованию венец[135],

тако же молит получити от бога добрый конец.

Падая на земли, много челом бьем

и от сердечнаго желания к тебе вопием:

Буди, боголюбиве, здрав и спасен

и паки всегда