Шрифт:
Закладка:
Однажды вечером, когда сидели они вдвоём в своём укромном местечке на берегу, Иринка, решительно блеснув антрацитовыми глазками, спросила его с тревогой:
– Что с тобой, Серёжа? За последние дни не узнать тебя…
Она ласково погладила его руку, пытливо вглядываясь в его лицо в ожидании ответа. Он нервно сжал её тонкую ладонь и вздохнул.
– Не знаю, Иринка, – ответил он, – не знаю, как и сказать…
И вдруг он заговорил, взволнованно и торопливо, чего с ним не было никогда раньше.
– Понимаешь, когда я кончал десятый класс, мне хотелось сделать для людей что-то большое, красивое, доброе, но что именно, я ещё не знал тогда. Но я не унывал: я был уверен, что сделаю это непременно, ведь жизнь только начиналась, и впереди был непочатый край времени. Так нас воспитали в школе… Но всё сложилось как-то неладно. Мечты так и не сбылись, так и остались только мечтами. Ведь, понимаешь, хочется жить так, чтоб постоянно чувствовать, что ты нужен людям, ну просто необходим им, что ты делаешь полезное дело. Однако я так и не выбрал до сих пор дела по душе. Вот и мечешься из края в край, ищешь и не находишь удовлетворения совести. А годы идут, идёт жизнь…
Иринка рассмеялась.
– Чудак ты, Серёжка! Строишь из себя Печорина наших дней. Смешно. – И заговорила горячо: – Оглянись вокруг – жизнь кипит. Нужно только желание, чтобы влиться в неё, и тогда удовлетворена будет твоя совесть, и сбудутся твои мечты. Я знаю, они хорошие. Так зачем грустить и петь печальные песни? Нужно действовать и немедленно.
Сергей усмехнулся в темноте.
– Нужно действовать, нужно влиться… Громкие слова. Ведь тогда лишь будешь чувствовать себя превосходно, когда будет дело по нраву. А работа грузчика меня совсем не устраивает – не для этого надо было кончать десять классов…
– Работа любая хороша, – взвилась Иринка. – Ведь кому-то надо быть и грузчиком или землекопом. Живут люди всю жизнь и не стонут, не ропщут, как ты, чудак. А если чувствуешь, что способен на большее, – учись… – Она споткнулась и добавила тихо, заметно смутившись: – Будем вместе учиться, заочно…
Сергей улыбался задумчиво и снисходительно. Он смотрел на тёмную колеблющуюся поверхность бухты, прислушивался к тихому шелесту набегающих волн на песок…
– Я уйду в море, – сказал он немного спустя, – там поищу своё дело…
Иринке вдруг стало холодно. И звёзды на тёмном небе, до этого такие привлекательные, манящие своим таинственным светом, сразу как-то показались ей тусклыми, равнодушными.
– А я? – потерянным голосом тихо вымолвила Иринка и неожиданно расплакалась. – Слёзы прорвали ненадёжную плотину девичьих чувств.
Сергей растерялся. Первую минуту он даже не знал, что делать, что говорить. Он обнял её за плечи и привлёк к себе.
– Всё будет в порядке, – заговорил он успокаивающе, сам веря в эту минуту своим словам. – Всё будет хорошо…
Иринка обвила его шею руками и прижалась к нему трепетной девичьей грудью.
– Милый, любимый… – шептали её губы и искали встречи с губами Сергея.
Он почувствовал, что тело девушки необычно потяжелело в его руках, а его самого колотит горячая неудержимая дрожь…
Из-за тёмных сопок в любопытстве выглянул серебряный рожок молодого месяца, но тут же, почему-то вдруг смутившись, торопливо нырнул в набежавшую тучку…
Глава третья
– Всё же мы расстались с Ириной, – продолжал свой рассказ Сергей Дружинин. – Была осень, увядала природа. Сопки вокруг раскрасились в печальные тона. Мы прощались с Иринкой на причале – я уходил в море на рыболовном тральщике. Она не плакала, но была грустна, видно, уже смирилась с нашим расставанием. Не скрою, мне было жаль расставаться с этой обаятельной доверчивой девушкой. И хотя всё ещё я пытался убедить себя, что мы встретимся с ней здесь же, не пройдёт и полгода, но в то же время меня с прежней силой влекла Валентина, первая моя любовь. Но встретиться с Ириной мне так и не пришлось больше. Когда весной я снова пришёл на базу, её уже там не было. От знакомых я узнал, что уехала куда-то на материк к своим родителям. Не было и девчонок, с которыми она жила в общежитии и которые могли бы знать её адрес…
На море я пробыл неполный год. Мне полюбилась эта непокорная стихия, но я чувствовал, что не здесь всё-таки моё место. И там, в море, я мечтал стать геологом и окончательно решил поступать в институт. Рассчитался я в начале июля и на пассажирском теплоходе отправился до Владивостока, прощаясь с морем. Оно было на редкость спокойным. В начале короткой летней ночи я вышел на прогулочную палубу и залюбовался изумительной лунной дорожкой до самого горизонта. Ленивые волны, неслышно перекатываясь, искрились таинственным зеленоватым светом. Надо мной на шлюпочной палубе грустно вздыхал баян, и сильные спевшиеся голоса демобилизованных матросов выводили задумчивую песню о море.
И от ощущения этого необычайного ансамбля – искрящегося в лунном свете моря и широкой матросской песни – в душе моей рождалось какое-то новое, удивительно красивое чувство к этой непокорной стихии. Оно сначала робко плескалось где-то в глубинах души, росло, ширилось, распирало грудь и, казалось, вот-вот сейчас уже вырвется на волю и полетит чайкой над волнами с колеблющейся лунной дорожкой, обнявшись с матросской песней.
– Красиво… – невольно вырвалось у меня негромкое слово.
– Да, вы правы, – донеслось неожиданно в ответ.
Я оглянулся невольно: рядом со мной, облокотившись на высокие леера, стоял незнакомый мне мужчина довольно плотного сложения. Его широкое мускулистое лицо казалось в лунном свете высеченным из бронзы.
– Вы не верьте ему, – продолжал он, – притворяется старик. – Он кивнул в забортную сторону: – Тихоня… Да что там! Десять лет уже плаваю, другой раз попадёшь в такую свистопляску, что всё на свете проклянёшь. Стоишь в такое время на мостике, штурвал держишь на волну, а тебя швыряет во все стороны. И ругаешь себя нещадно: мол, какой чёрт сунул тебя в эту неверную солёную стихию, не нашлось разве дела на берегу. Люди там спокойно чаи распивают дома, ходят с жёнами в кино и театры, а тут болтаешься как щепка в открытом море, сутками порой не сходишь с мостика, мокрый с головы до ног, невыспавшийся, полузамёрзший. И такие зло и обида берут другой раз, что невольно думаешь: плюнуть бы на всё, списаться на берег да пожить по-человечески. А съездишь в отпуск, побываешь на Кавказе или в Крыму
