– Про Сталина у нас до сих пор шутить опасно.

– Ну, а у нас шутят. Отец прочитал и разозлился. Сказал, не смешно. Сказал, что страна умерла вместе с Тито, потому что держалась на одном Тито. Тито умер – умерли легенда и единство. Пришли новые политики, но сели-то в старые кресла. Старые кресла – старые споры. Старые споры – старые раны. Сербы винят хорватов, хорваты – боснийцев, и все всегда винят косовских албанцев. Говорят, что это враги.

– А что, – снова перебил Марко, – не враги, что ли? Самые настоящие и есть! Страну предали! Предков предали! Жопу западу лизать побежали!

– Вы серб? – спросил Аца.

Марко стушевался, отвел глаза, но секунду спустя уже гордо вскинул голову и с вызовом ответил:

– Уж побольше твоего!

– А я босниец наполовину. А Тито пополам хорват и словенец, который родился в Австро-Венгрии и был крещен в католичество. И вот мы все трое, ты, я и Тито, сидим сейчас здесь и боимся выходить наружу. Потому что в конце концов оказывается неважно, серб ты, хорват, бошняк, русский, немец или венгр. Все равны перед дыркой от пули. Все равны под мраморной плитой с датами. В самом конце нет сербов, хорватов и бошняков. Есть только те, кто творит насилие, и те, кто от него страдал. И никто не страдает больше, чем сами сербы от сербов, хорваты – от хорватов, а бошняки – от бошняков.

– Тито не боится, – проворчал Марко.

– Что?

– Ты сказал, все трое сидим и боимся. Ему все равно.

Аца кивнул.

– Ему уже да. Но пока нам всем не все равно, давайте решим, кто останется отдыхать, а кто будет коробки носить. Потому что чем быстрее мы справимся единым интернациональным фронтом, тем быстрее все вместе окажемся в безопасности.

Глава 15

В бархатном южном вечере главное здание музея казалось уже не круизным лайнером, а призраком старинного корабля, который давно пошел ко дну, а дух его все еще бороздил морские просторы, чтобы пугать смертных бывшей славой и напоминать, что даже очень большие суда все равно меньше, чем судьба, которая ожидает их в долгом плавании.

Чтобы носить картонные коробки с сине-желтыми логотипами сербской почты, пришлось было дождаться темноты. Алиса и Аца подавали коробки через открытое окно, Марко и Мика относили поодаль за деревья, чтобы потом вчетвером донести до открытого канализационного люка. Небо затянулось облаками, но в узкий зазор просачивался мутный лунный свет, который едва-едва разбавлял темень. От амфитеатра над фонтаном доносилось нестройное пение: не то три, не то четыре мужских голоса тянули одну песню за другой. Пение заглушало осторожные шаги четверых человек и шорох картона.

– Справимся? – с сомнением спросил Марко, принимая очередную коробку. – Нам еще вниз это все тащить. А том как, просто в люк бросить можно?

– Нет, – с удивлением отозвался Аца. – Бросать нельзя. Справимся.

И нырнул обратно в темную глубину комнаты.

– Псс, русская! – шепотом позвал Марко – Ты ему веришь?

Алиса пожала плечами. Тогда парень повернулся к Мике.

– А ты, танцор балета?

Мика обнял себя руками за плечи и что-то тихо ответил. Чтобы услышать, Алисе пришлось распластаться животом по подоконнику и высунуться наружу.

– Я на исторический хотел поступать, – сказал он невпопад.

– И что?

– Не стал. Пошел на экономиста. Я тогда уже три года танцевал. Вообще никуда поступать не хотел, думал, что можно продолжить танцевать и со временем стать инструктором, а потом открыть свою школу.

– А тем временем на отцовской шее сидеть?

Мика замолчал, а потом сухо сказал:

– Нет. Я в ресторане подрабатывал. Принимал заказы, носил подносы. Когда чаевые были хорошие, мне хватало. Но владелец школы, в которой я учился танго, сказал, что нужна профессия. Потому что когда танцуешь, танцуешь всем собой. Нужно, чтобы было, чем танцевать. Нужно присутствовать и держать контакт. Чтобы быть в контакте, нужно знать, кто ты. Нельзя быть танцором, если ты не стал кем-то.

– И как? Стал кем-то?

Мика пожал плечами.

– Уж точно не экономистом.

– А чего ты туда пошел, а не на исторический свой?

Мика не успел ответить. Раздались шаги. Из темноты вернулся Аца с последней коробкой в руках. Марко хотел принять ее на вытянутые руки, но Мика его опередил.

– Слышь! – привычно возмутился Марко, который явно не хотел уступать, даже если ему самому было бы от этого легче, но Мика коротко сказал:

– Тебе еще Ивану нести.

Алиса всмотрелась в него, насколько вообще можно было различить фигуру и лицо в слабом свете с отгородившихся от земных дел небес. Мика был уже не такой лощеный и ухоженный, каким ей привычно было его видеть. С растрепанной немытой головой, в мятой одежде. А вот изящества не утратил. Принимал коробку с прямой спиной, мягко спружинил в коленях, изогнул поясницу. На занятиях он то и дело просил начинашек представить по тяжелой сумке в каждой руке или по гире на ноге, чтобы заземлиться, почувствовать пол и собственные стопы. Присутствие. Контакт. Почувствовать, где ты есть.

Трое двинулись вслед за ним. Через парк вышли к безлюдному отрезку дороги, который в темноте не был виден из окрестных домов. Уличные фонари потухли: то ли их разбили, то ли кто-то отключил освещение. Аца достал карманный фонарик, прикрыл его ладонью и посветил куда-то на обочину и достал явно припрятанные заранее веревки.

– Кто первый? Сначала спускаетесь по лестнице до упора, потом можно включить фонарик и посветить остальным. С земли не будем, чтобы никто случайно никто свет не заметил. Спустим все коробки, а потом сами.

– Я пойду.

Мика протянул руку за фонариком, но Аца посоветовал зажать его зубами, чтобы обе руки были свободны.

Шахта люка щерилась чернильной теменью. Сначала она поглотила ноги Мики по щиколотку, потом по колени, до бедер, до талии, по грудь, горло. Потом Мика исчез. Алиса выдохнула и вслушивалась в глухой звук от подошв по металлической лестнице.

Через минуту из люка донеслось слабенькое свечение. Аца приладил веревочные петли к первой коробке, и вместе с Марко они осторожно опустили ее до низа. Подняли. Повторили со второй. Алиса стояла рядом и смотрела, как четыре руки споро опутывали коробку за коробкой и как зыбко трепетал и метался свет из люка, повторяя все движения Мики.

Когда спустили последнюю, Марко отер руки о джинсы и шумно выдохнул.

– Покурить бы.

– Давай уже внизу, пожалуйста, – отозвался Аца. – Лучше побыстрее. Ведите ваших. Я подожду здесь.

До мавзолея Алиса и Марко шли молча. Он