Это само по себе было достижением, потому что группировка, формировавшаяся сейчас в Египте, на деле была сплошной мозаикой. Тут были французы, великолепно смотревшиеся на парадах, когда офицеры в черном и золоте, а солдаты в голубых бриджах и красных куртках. Были зуавы и Иностранный легион из Африки, сикхи и гурки из Индии, рабочие батальоны из ливанских евреев и греков. Были матросы британского и французского флотов, а также шотландские, английские и ирландские войска. И наконец, новозеландцы и австралийцы.

Последние были пока вещью в себе. Все они были добровольцами, им платили больше, чем каким-либо другим солдатам, и они проявляли дух, который не был похож ни на что, что можно было бы увидеть ранее на полях сражений в Европе. Странные изменения произошли в этой перенесенной британской крови. Едва ли сто лет прошло с тех пор, как их предки уплыли из пораженных депрессией районов Соединенного Королевства на другую сторону земного шара. Многие из них были смуглыми, невысокими и оголодавшими людьми. Сейчас их сыновья, которые вернулись, чтобы сражаться в первой для своей страны зарубежной войне, были ростом под сто восемьдесят сантиметров, лица их были худощавыми и жесткими, конечности – невероятно гибкими и сильными. В их голосах звучал грубый жаргон кокни, созданный ими самими, а их владение более простыми ругательствами и богохульством было просто ужасным даже с точки зрения самых либеральных армейских стандартов. Такие военные ритуалы, как приветствие, с большим трудом доходили до этих солдат, особенно в присутствии британских офицеров, которых они считали дегенератами, а их собственные офицеры временами, похоже, теряли над ними контроль. Каждый вечер тысячи австралийцев и новозеландцев отправлялись из своего лагеря возле пирамид в Каир, чтобы оттянуться несколько часов на менее респектабельных улицах, устроившись на крышах трамваев, погоняя свои нанятые такси и ослов вдоль дороги, – и город слегка вздрагивал.

Этот дух независимости в определенном смысле был неплох, но для Бёдвуда, британского офицера, который был поставлен командовать АНЗАК[8], тут была проблема, которую не так легко решить. Почти все солдаты были гражданскими людьми, и кто знает, как они себя поведут, когда в первый раз попадут под вражеский обстрел? Начался период интенсивной тренировки, но времени в распоряжении командования было не так много.

Времени оставалось мало для всяких дел, которыми Гамильтон должен был заниматься, если собирался выполнить свое обещание провести атаку в середине апреля. Он добрался до Александрии лишь в полдень 26 марта, а это значило, что у него в запасе едва лишь три недели. А генералу предстояло ни много ни мало начать самую крупную в истории войн десантную операцию. Ни один пример из прошлого не шел в сравнение: в 1588 году испанской армаде не удалось высадить своих солдат на побережье Англии. Ни Наполеону в Египте в 1799 году, ни британцам и французам в Крыму в 1854-м не противостояли такие укрепленные позиции, которые в данный момент Лиман фон Сандерс воздвигает в Галлиполи. По сути, единственная операция, сравнимая с этой, будет проведена через тридцать лет на песчаных отмелях Нормандии во Вторую мировую войну, а планирование нормандского десанта заняло не три недели, а почти два года.

Гамильтон стал искать в памяти аналогии классических времен. «Высадка армии в расположении театра военных действий, который я описывал, – докладывает он в одной из своих депеш, – театра, повсеместно укрепленного гарнизонами и готового к этой попытке, – сопряжена с трудностями, не имеющими прецедентов в военной истории, кроме, может быть, ужасных легенд о Ксерксе».

В распоряжении генерала было 75 000 солдат: 30 000 австралийцев и новозеландцев, разбитых на две дивизии, 29-я британская дивизия из 17 000 человек, одна французская в составе 16 000 солдат и офицеров и одна королевская морская дивизия из 10 000 человек. Все эти силы вместе с 1600 лошадями, ослами и мулами и 300 автомашинами надо было собрать на борту кораблей, чтобы потом под огнем турецких орудий высадить на вражеском берегу.

Даже несколько удивительно, что эта экспедиция вообще вышла в море. К 26 марта административный персонал Гамильтона все еще не прибыл из Англии (люди добрались до Александрии лишь 11 апреля), многие из солдат все еще находились в плавании, не существовало никаких точных карт местности, не было надежной информации о противнике, не составлены планы и еще не было решено, в каком месте высаживать армию.

Не было ответа на простейшие вопросы. Имелась ли на побережье питьевая вода? Есть ли там дороги и какие они? Какие потери можно ожидать и как доставлять раненых до плавучих госпиталей? Где придется драться в окопах, а где в чистом поле и какого рода оружие потребуется? Какова глубина воды у берега и какие плавсредства понадобятся, чтобы перебросить туда людей, орудия и склады? Будут ли турки сопротивляться, или они не выдержат, как в Сарыкамыше, а если так, то как союзники собираются преследовать их без транспорта и припасов?

Возможно, сама запутанность ситуации позволила персоналу довести дело до конца. Поскольку никто не мог реально учесть предстоящие трудности, в надежде на лучшее брали тот материал, что оказался под рукой. Начался период отчаянной импровизации. Солдат отправляли на каирские и александрийские базары для закупок шкур, канистр, керосиновых емкостей – всего, в чем можно хранить воду. Другие в доках закупали буксиры и лихтеры, третьи отбирали ослов и погонщиков к ним и приводили в армейские лагеря. Не было перископов (для окопных боев), ручных гранат и окопных минометов, артиллерийским мастерским было поручено спроектировать и изготовить их. В отсутствие карт штабные офицеры прочесывали магазины в поисках путеводителей.

В доках Александрии были установлены осветительные лампы, чтобы работы по разгрузке и повторной погрузке на корабли могли продолжаться и ночью, и скоро гавань заполнилась судами любого типа, начиная с буксиров с Темзы и кончая реквизированными лайнерами. Не хватало почти всего – орудий, боеприпасов, самолетов и людей, – и Гамильтон посылал Китченеру серии телеграмм с просьбой прислать подкрепления. Он обнаружил в египетском гарнизоне бригаду гурков – нельзя ли их взять? Где резервы артиллерии и снарядов? На эти запросы следовал либо короткий и выразительный отказ, либо не было вообще никакого ответа. Гамильтон понимал, что он вряд ли может настаивать, Китченер был известен своей грубостью с подчиненными, которые его донимали. Однажды он даже забрал войска у одного офицера, просившего подкреплений. К тому же Гамильтон помнил, что перед отплытием он обещал Китченеру, что не будет надоедать просьбами