Я все думаю о том, что Кирилл поменялся, и что я не ожидала от него такой прыти. И даже говорю от этом Егору, на что он реагирует на удивление спокойно:

— И что такого? — жмет плечами, — когда ты будешь в роддоме, я тоже все буду готовить к твоему возвращению.

У меня аж холодный пот по спине заструился.

В роддоме? Он серьезно?

Я не из тех женщин, которые едва увидев мужика, тут же прикидывают сколько детей у них будет. Но сейчас, если честно, кольнуло. Сильно и томительно. К щекам прилил нестерпимый жар, потому что я внезапно представила себя беременной круглой и неуклюжей. А рядом Малова. И от этих фантазий так сильно застучало в груди! А еще почему-то захотелось улыбнуться.

Смущенная собственной реакцией, я поспешно отвернулась, чтобы Егор ничего не заметил, но яркая, реалистичная картинка так и осталась перед глазами.

Я думаю об этом весь день до самого вечера. И чем дольше это продолжается, тем отчетливее понимаю, что я не против. Да какое там не против! Я просто до дрожи хочу своего малыша. Пацана, с такими же глазами, как у Малова.

Эта мысль настолько обескураживает, что я хожу как в воду опущенная и лопочу какой-то бред, когда Егор пытается выяснить, что со мной. Однако ближе к вечеру случается то, что немного сбивает мой материнский инстинкт.

Звонит Сашка. Тот самый приятель, которого Егор попросил разобраться с подставой.

— Я раскопал подробности по вашему делу, — раздается в трубке, и мы с Маловым переглядываемся, — пришлю на почту. Разбирайтесь.

— Спасибо. Я перед тобой в долгу.

— Ерунда, — произносит невидимый собеседник.

Они с Егором еще о чем-то говорят, но я уже не слушаю. У меня внутри стягивается пружина и просыпается кровожадный демон, который готов разорвать всех, кто в прошлом приложил руку к нашему расставанию.

От нетерпения аж подбрасывает. Егор тоже на взводе и, когда мы садимся перед ноутбуком, не с первого раза набирает пароль от своей почты.

Во входящих – письмо от Александра Карпова, а в нем какие-то документы, сканы и фотографии.

И на одной из них, названной «заказчик», изображен Мирон и та самая девка, с которой я застала Егора с кальяном.

— Убью, — глухо рычит Малов. И в кой-то веки я с ним полностью и безоговорочно согласна.

***

Перед нами раскрывается просто волшебная картина.

Мирон, нытик и маменькин сынок, внезапно оказывается главным злодеем этой истории, а размалеванная телка рядом с ним – никто иная, как его двоюродная сестрицы. Но главный парадокс и насмешка ситуации заключается не в этом.

— Так это же …как его… Ефимов! Как я его сразу-то не узнал? — изумленно выдает Егор, открыв следующий файл. В нем общая школьная фотография, — мы с ним вместе учились. Вот смотри.

Он тычет пальцем в какого-то задохлика с нечёсаными волосами:

— Редкостный задрот был. Не то что я. Глянь, какой красавец, — указывает на здоровенного улыбающегося балбеса в последнем ряду, — прекрасен, как печенька.

Я сокрушенно сжимаю переносицу:

— Только не говори, что эта Печенька в школе чморила заморыша-одноклассника.

Он мнется:

— Ну…было дело. Мы как-то портфель его в женском туалете утопили. Потом куртку стащили. А уж сколько раз жвачки подкладывали и бумажки на спину крепили и не сосчитать.

— Егор, — стону, закрыв лицо руками.

— Ну а что? Он противный такой был, ты бы знала. В свое оправдание могу сказать, что он за дело получал. Вечно на всех ябедничал, подло подставлял и голову не мыл. Просто брр, — его передергивает. Потом он хмурится, — и как ты могла с ним…

Под моим грозным взглядом затыкается.

— Ты что не понимаешь? — наезжаю на него, — ты его в школе доводил, и он за это на нас отыгрался…И когда я с ним встречалась, он голову мыл!

А вот характер и правда с гнильцой был. Просто мне на него так плевать было, что я этого даже не замечала. Вплоть до того инцидента на горке, когда Егор спас от алабая, а мой как бы молодой человек, стоял в это время в сторонке и ждал исхода.

— Да кто ж знал, что он таким говном злопамятным окажется, — смущенно басит Малов. Но раскаяния в голосе ноль. Непробиваемый.

Я отвешиваю ему легкий подзатыльник:

— Эх ты…дуб!

— Чего сразу дуб-то?

Он бухтит, а я дальше листаю присланные детективом материалы. Снова фотография, снова общая. Растерянно рассматриваю какие-то однотипные лица. В голове что-то крутится, но мысль ухватить не получается. До тех самых пор, пока Малов не выдает:

— Какой ты в школе цыпой была. Прям ууххх.

Пелена с глаз падает, и до меня наконец доходит, что это фотография моего выпуска.

Цыпа, про которую Малов так смачно сказал «ухх», стоит в последнем ряду и выше на полголовы, чем рядом стоящие мальчишки. На голове кудри какие-то. Глаза намазаны синим, губы – алым.

Стыдоба. Но Егор, кажется, искренне восхищается.

— Зачем он это прислал, — недоумеваю, а взгляд уже скользит по рядам, — зачем…ооо…

— Что?

— Это…это… — судорожно стучу ногтем по рыжей очкастой обезьяне во втором ряду, — это…

Пока я пытаюсь вспомнить слова, Малов убирает в сторону мою руку и придвигает нос к фотографии, пытаясь рассмотреть, что меня так взбудоражило:

— И что? Чучело какое-то.

— Это Нинка! — хватаюсь за сердце. Егор ни черта не понимает, поэтому приходится пояснять, — Нинка…Ефимова.

— Эта что ли? — он возвращает фотку, на которой Мирон с двоюродной сестрой.

— Да!

— Фига себе она изменилась.