— У тебя осталось немного гранатов?

— Я вам приготовил бутерброды на дорогу.

Вокруг меня затихают разговоры. Обычно такая шумная таверна ожидает моего решения. Даже драконы в кузнице, кажется, затаили дыхание и ревут вполглотки.

А может, я пьянее, чем мне казалось.

Через день я выхожу под открытое небо Нагорья, совсем рядом с частной шахтой Кредебита, чьи галереи вибрируют у меня под ногами. Узкая долина до боли знакома. И дождь тоже. Он стучит по моим плечам и черепу, будто небо на что-то хочет намекнуть. Вода обтекает самые крупные из моих выступов черноватыми ручейками, как и в прошлый раз. Даже с закрытыми глазами я найду пещеру, где все это начиналось.

От навалившегося одиночества меня покачивает. Шахта, которую я выбрал для жизни, кишит народом. Копошатся гномы, рычат и шипят драконы. Ударам кирки отвечает грохот в бункерах и скрежет вагонеток. Постоянно найдется чем заняться или что выпить. Вечно нет времени заглянуть внутрь себя и подумать о том, в кого я превратился.

Для тролля размышлять — это чуть ли не самая дурная привычка.

Сталкиваться лицом к лицу с Нагорьем в одиночестве — идиотизм, мне следовало это знать. Но Шелдон занят, у него мальчишник в компании Седрика. Я и сам мог бы предложить забаву-другую, но кто же меня хоть о чем спрашивает. Как обычно.

Я не решаюсь обернуться. Эта грусть неестественна. На задах сознания исступленно бьют в колокола мои тролльские инстинкты. Их звон гуляет эхом в пустотах моей головы, будто обвал в галерее. И точно так же сулит непоправимый ущерб.

Глубоко под моими ногами по-прежнему страдает камень.

Я постукиваю пяткой по гранитной плите, чтобы прочувствовать характер передачи вибраций. Между пальцами ног вылетают фонтанчики радужных брызг. Для пущей уверенности я повторяю операцию два-три раза, то одной ногой, то другой. Может, даже не придется в этом году мыть ноги.

Потом, ссутулив плечи, бреду меж скал долины под струистыми, рокочущими водопадами с повисшей над ними радугой. Некоторые из них я выкопал сам, еще когда мы — я и моя троллесса — думали, что останемся здесь надолго. Я узнаю собственные пометки, рисунки на стенах, изящно выгравированные ударами моих кулаков, руны приветствия тем, кто похож на меня. Потому что если уметь читать знаки, то по тропинкам троллей ходить легко. Мы не оставляем за собой следа из мелких камешков; нам больше по душе ваять осыпи. Камень — наша территория, и мы умеем обращаться с ним так, как он того заслуживает. Люди его игнорируют, гномы нападают на него с киркой и кайлом. А гоблины торгуют им на вес, предварительно отжав из него золото.

Поэтому иногда камень жалуется. И мы единственные, кто его слышит.

Через два часа ходьбы я достиг района, куда люди больше не осмеливаются соваться. Вот уже десять минут, как мне не попадалось ни одного скелета. Дождь сменился большими пушистыми хлопьями, оседающими у меня на пальцах.

Вокруг сверкает белизной узкая долина. Кто-то недавно здесь прибирался. В трещинах стен блестит слюдяная пудра, а в воздухе пахнет свежесмолотым кремнем. Я машинально отряхиваюсь, разглядывая свое отражение в грязной луже с подмерзшей водой. Потом расплескиваю свое изображение, наступая в него. Поздно мне уже меняться; та, которую я найду, примет меня таким, каков я есть.

С тем, что она сделает со мной потом, еще предстоит определиться.

На Нагорье быстро опускается вечер, но я достигаю места назначения до захода солнца. Косые лучи ласкают вершины утесов, свет понемногу сереет. Я вспоминаю ледниковое озеро чуть дальше, его бирюзовая вода переливается в сумерках. Мы с моей троллессой часто купались там, и я выходил раньше нее, чтобы посмотреть, как она выходит из глубины в потоке пены и вихрей, которые делали ее еще прекраснее.

Однако хватит об этом думать.

В мои уши агрессивно вторгаются обрывки звуков в жанре, где трудно не распознать сталкивающиеся скалы. Я не против современной музыки, заметьте. Я иногда заслушиваюсь кирками гномов, даже когда они забавляются тем, что сбивают ритм своим соседям, копая не в лад. Но ничто не сравнится с лавиной, когда ее обрушивают артисты. Молодежь может набраться всей энергии мира, но ей не хватает техники. Здесь они, кажется, бьют по камням так, будто хотят их расколоть. Наверное, это то, что у них зовется индустриальным роком.

Шум все усиливается и усиливается, словно передо мной раскатывают ковровую звуковую дорожку. Долина изгибается вокруг изящно продолбленного участка скалы, и я попадаю в пещеру, которую, думалось мне, никогда больше не увижу.

Первое, что меня поражает, — это светящаяся вывеска. Над входом в неярком свете поблескивают отшлифованные алмазы, вставленные в скалу. Слева вертится вокруг собственной оси двуцветная спиральная трубка, будто хочет забуриться в землю. Я машинально шлепаю по ней, когда прохожу мимо, и она ускоряет свой темп, пока цвета не сливаются в сплошной вихрь, в котором ничего не разобрать. Точь-в-точь то самое, что у меня на душе.

— Мы скоро закрываемся!

Из глубины пещеры выплывает троллесса, которой едва ли несколько веков от роду, с еще не обветренными течением жизни чертами лица, и в руке она держит парикмахерскую бензопилку. Я различаю в полумраке пустующие сиденья и несколько журналов, высеченных на плохоньком граните. Оттуда, где я стою, они смотрятся как шеренга надгробий.

— С чем к нам пришли? — Она разглядывает меня с превосходством своего полутысячелетия, ее маленький нахальный носик еще едва размыт годами. — Шлифовка? Полировка? Можем даже навести вам линию бикини, если пожелаете.

— Линию бикини?

— Потребуется всего лишь ленточная шлифмашинка и чуточка мастерства.

— Мне на свадьбу.

— Понятно. Весь пакет! Учитывая, сколько будет стоить привести вас в презентабельный вид, лучше вам вместо себя отправить кого другого. Нет-нет, я просто шучу. Желаете, чтобы вам назначили прием?

— Мне уже назначено.

— Это не я вас записывала. — Она озорно улыбается. — Я бы запомнила.

— Я сама его вызывала… Письмом.

Когда я слышу этот голос, чьи ласковые раскаты мне так же знакомы, как и нервные верхние нотки ее негодования, у меня внутри все сжимается. На свет у входа вышагивает крупная фигура, руки уперты в бедра, груди выпячены, как два вулкана в шаге от извержения.

— Привет, тролль.

— Привет, троллесса. — Я беспристрастно ее разглядываю, словно стену в шахте, в которой нужно найти слабое место, чтобы воткнуть свою кирку. — Ты не слишком