– Ты очнулся?!

Над ним склонилось лицо Тейи, и на миг Уроду показалось, что ничего красивее ее безобразных черт он никогда не видел.

– Привет, – слабо улыбнулся он и протянул руку, чтобы коснуться ее щеки. Двигаться было тяжело – казалось, что болит все, кроме волос. – Я убил его. Убил живоеда.

Тейя прошептала:

– Я знаю.

Урод только сейчас заметил слезы на ее глазах и нахмурился. Он не сразу понял, отчего она шепчет и отчего грустит, ведь все позади, семье больше ничего не угрожает. По крайней мере, не сильнее, чем всегда на Острове – изгоев.

– Я думала, что тебя больше нет, – все так же шепотом продолжала Тейя. – Все решили, что ты погиб. Бади сказал, что ты глуп, раз пошел в одиночку на это чудовище. И мы уже думали, что живоед обгладывает твои кости…

– Я правда глупый, – не стал спорить Урод.

Он попытался рассмеяться, но не вышло, только усилилась боль. Юноша уже забыл, как это – быть раненым или больным. С тех пор, как пять лет назад он упал со скалы, пытаясь спуститься к ручью, с ним не случалось ничего серьезнее мелких ран и ушибов.

– Это, конечно, ты меня нашла и принесла домой? – уточнил он, хотя и так знал ответ.

– Мы нашли тебя вместе с Номом, – Тейя никогда не приписывала себе чужих заслуг. – А когда принесли, Маару промыла твои раны каким-то отваром, приложила к ним травы, зашила и забинтовала. Нас с Хисой она к тебе даже не подпустила.

– Маару? – Урод невольно оглянулся, но девушки с головой Обезьяны в пещере не оказалось. Они с Тейей были вдвоем, и та продолжала выразительно смотреть на него. В этом взгляде смешивалось сразу множество чувств: безграничная радость от того, что он остался жив, сопереживание его боли, надежда и гордость за него… И что-то еще, о чем Урод знать не хотел.

– Маару меньше всех верила, что ты мог выжить, – сообщила Тейя. – Но мы с родителями верили. А когда Ном рассказал про ту ловчую яму, что ты выкопал, отец заявил, что ты не просто сильный и храбрый, ты еще и невероятно хитрый.

Урод не стал ее разочаровывать и говорить, что яма была не его, а самого живоеда. В конце концов, это уже не важно. Главное, их семье больше ничего не угрожает.

Первые дни выздоровления дались нелегко. Сильные боли не позволяли двигаться, а лежать пластом на жестком полу пещеры, где подстилкой служит только тонкий слой грубой травы, было не только утомительно, но еще и невыносимо скучно. Урод развлекал себя мечтами – теми же самыми, что когда-то давно заронил в его душу Обсидиан. В сладких грезах юноша представлял себе, как станет однажды вождем огромного сильного племени, которое будет преклоняться перед ним, восхищаться каждым его поступком и беспрекословно слушаться каждого приказа. Он окружит себя верными доблестными друзьями-военачальниками, они завоюют и подчинят себе все кланы Боудики и станут баснословно богаты. На голодный желудок, в продуваемой сквозняками пещере особенно хорошо мечталось о крепких и теплых домах, мягких ложах, крытых целой горой шкур, сытной и вкусной еде, красивом, крепком и надежном оружии. Закрыв глаза, он словно видел себя со стороны – могучим, грозным, внушающим страх и почтение одним своим видом. И непременно с львиной головой – такой, как у его отца Арнара.

А еще он часто представлял себе свою будущую жену – высокую, гибкую, с длинными волосами, цвет которых менялся от мечты к мечте, в одеждах из ярких тканей вроде тех, которые, как он знал, носили женщины из клана Обезьян. Подруга вождя была одновременно и нежной, как Хиса, и страстной, – что особенно ярко проявлялось ночами, когда они оставались вдвоем на супружеском ложе… О таких мечтах Урод не рассказывал никому, даже Ному и уж тем более Тейе.

В итоге поправился он на удивление быстро. Помогли целебные отвары и компрессы – и те, которые делали Хиса и Тейя по его указаниям (Урод хорошо помнил уроки знахарки Майди), и те, рецепты которых знала Маару, но не открывала никому. Но было и еще кое-что. В первый же вечер, когда Маару меняла на нем повязку, и ее руки дотрагивались до его тела, вызывая каждым прикосновением дрожь и сладкое томление, Урод сказал ей вполголоса:

– Хотел бы я никогда не выздоравливать… Чтоб ты ухаживала за мной как можно дольше.

Он уже далеко не впервые говорил ей что-то подобное. Слова ведь не подарки – разговаривать с Маару Догур никому не запрещал. И обычно девушка только хмыкала в ответ и отворачивалась так быстро, что даже было непонятно, приятно ей его слышать или совсем наоборот. Но в этот раз все вышло иначе. Маару вдруг ласково погладила его по груди, медленно-медленно опуская руку до самого низа его живота и, почувствовав, что юношу всего затрясло от ее прикосновения, тихонько засмеялась. Обернулась по сторонам, убедилась, что никто на них не смотрит, склонилась к самому его уху и прошептала:

– Я могу ухаживать за тобой, и когда ты выздоровеешь. Только по-другому…

И прежде чем Урод успел прийти в себя, Маару быстро отошла от него и уже весь вечер больше не приближалась.

Перевязки повторялись еще неоднократно, и, если они с девушкой были при этом вдвоем, Урод каждый раз допытывался шепотом, что Маару имела в виду, сказав «ухаживать по-другому». Но она так ничего и не объяснила, отвечала лишь «выздоровеешь – узнаешь» или вовсе ничего не говорила, а только загадочно улыбалась.

Вскоре Урод начал вставать, подходить к костру, чтобы в отсутствии семьи следить за огнем. Через несколько дней, подавая ему за ужином кривоватую глиняную миску с похлебкой, Маару наклонилась и еле слышно шепнула:

– Когда все уснут, приходи к сгоревшему дереву.

И прежде чем он успел что-то осознать, быстро отошла в другой конец пещеры.

Есть в тот вечер Урод уже не мог – ни один кусок не шел в горло.

Он догадывался, что его ждет: для всех обитателей Боудики, где мальчики и юноши до самых испытаний жили в одной хижине с родителями, отношения мужчин и женщин не были тайной. Но одно дело знать и совсем другое – испытать самому то, что уже не первый год всерьез тревожило Урода. Ему уже давно снились волнующие сны, героинями которых становились женщины: незнакомые женщины, женщины из его прошлого на Геаре, даже