Клэр

Его коллега прибыл с какими-то срочными делами. Я прокляла его!

Манон

И что?

Клэр

И то! Попросил закончить подготовку к чему-то, я не все поняла.

Манон

И, значит, ничего не произошло?

Клэр

Нет, еще нет. Но не переживай, мы увидимся завтра снова. И мои соседи оставляют мне плавучий дом на ночь, они сваливают на концерт.

Манон

Хорошо! Мне не терпится узнать, что будет дальше.

Клэр

Эй!

Они заканчивают остаток вечера, болтая, смеясь и рассказывая друг другу о своих планах. Это напоминает им о детстсве и о том, что раньше они болтали обо всем на свете: о парнях, школьных учителях, косметике, одежде, прическах, планах путешествий.

В то время у Манон еще было много мечтаний. А что теперь?

Перед сном она заносит в свой блокнот цитату, которую прочитала на экране мобильного телефона Жанны.

«Будущее принадлежит тем, кто верит в красоту своей мечты» (Элеонора Рузвельт).

Ибица, вилла Stella,

13 апреля, 8 часов утра

Этим утром именно солнечный луч будит Манон.

Черт возьми!

Манон не услышала будильник и пропустила тренировку по бегу.

«Да ладно тебе, ничего страшного!»

Впереди сеанс растяжки, прежде чем она подготовится к предстоящему дню на яхте с клиентами.

Но ее мозг не дает ей передышки, он работает без отдыха. Всю ночь он перегревался. Как будто тело Маттео и их совместный ужин окрылили его. И оживили другие, глубоко похороненные воспоминания…

Их последний ужин, все вместе, дома… Ужин с гамбургерами… Тот ужин, когда мама уходит, хлопнув дверью. С закрытыми глазами, сосредоточившись на своем дыхании, Манон снова переживает эту сцену…

Ее отец кричал на маму.

– Тогда иди к своему бродяге цыгану!

– Ты ничего не понимаешь! Я тебя предупреждала!

– Предупреждала меня? О чем? Что ты собиралась обмануть меня с босоногим?

– Уже неважно! Проблема в тебе, только в тебе.

– Что, во мне?

Мама смотрела ему прямо в глаза, размахивая руками.

– Я тебе уже говорила! Тысячи раз! Ты плохо со мной разговариваешь, ты не помогаешь мне по дому, ты запираешь меня, ты душишь меня, ты стал таким…

– Каким таким?

– Таким серым, жестким, замкнутым!

– О боже!

– И жестоким, вспыльчивым! Ты слишком много пьешь!

Он резко встал, отталкивая ногой свой стул и с грохотом роняя его на пол.

– Что ты несешь, сумасшедшая!

– Ты понимаешь, что говоришь? – сказала мама, повышая тон. – Дети, идите в свою комнату. Нам с папой нужно поговорить.

Манон схватила Тео за руку и потащила наверх. Она заткнула ему уши, пытается отвлечь его. Но стены были тонкие – они все слышали.

– Совсем истеричка, бедняжка. Иди за своими таблетками!

– Ты никогда не слушаешь. Ты сводишь меня с ума.

– Ты сумасшедшая! Уйти, бросив свою семью! Тебе не стыдно? – взорвался он.

Мама плакала. Манон слышала, как она всхлипывала.

– Я уже много лет пытаюсь тебе объяснить.

– Здесь нечего объяснять. Все ясно, ты уходишь, это твоя вина. Но я предупреждаю тебя: я не отдам тебе детей!

– Ты чудовище! – стонала мама.

Манон слышала скрип лестницы, шаги мамы. Она слышала, как мама открывала шкафы в спальне. Она слышала, как мама шла к ним. Мама толкнула дверь своей маленькой сумкой, обошла их кровати и обняла их, рыдая, с покрасневшими глазами.

– Я вернусь завтра утром, милые мои. И я возьму вас с собой.

– Только через мой труп! – крикнул отец с лестницы.

– Заткнись, тебе никогда не снились сны! Все, что ты умеешь делать, это считать своих мертвых бабочек!

– Убирайся отсюда! – крикнул он осипшим голосом.

На следующий день, в воскресенье, Манон знала, что им не надо в школу. Они были на кухне, готовились к завтраку. Тео и Манон встали, чтобы поприветствовать маму и увидели ее большой чемодан.

Папа уже был в подъезде. Он оттолкнул ее и зарычал, выставив палец:

– Возвращайся к своему цыгану. И без детей! Ты слышишь меня, сучка? Без детей!

Мама отступила, оскорбленная. Голос у нее дрожал, волосы растрепались, под глазами залегли большие фиолетовые круги.

– Ты не имеешь права! Я найму адвоката. Мы больше не в Средневековье.

– Это тебе твой бродячий акробат сказал такое?

Мама повысила тон:

– Я запрещаю тебе!

Отец зловеще рассмеялся.

– Ты мне ничего не запрещаешь! Я твой муж, ты должна уважать меня, – сказал он, поднимая на нее руку, – перед детьми.

Большая пощечина! Мама вскинула руку, чтобы защититься.

– Ударь меня еще раз, и ты никогда больше не увидишь детей! Я обещаю тебе это! – закричала она.

Вторая большая пощечина! Мамина красная щека, ее взъерошенные волосы и окровавленная губа.

Манон страшно это вспоминать. Она убрала все это в потайной уголок своей памяти, куда больше никогда не заглянет. Но нет! Все здесь, аккуратно прибрано, не засекречено, готово всплыть на поверхность.

В конце концов судья вынес решение. По очереди! Это были первые дни, никто толком не знал, как это работает.

По очереди? Каким образом?

Тем не менее они должны были жить достаточно близко друг к другу! Так вот, мама собиралась начать новую жизнь в бродячем цирке в компании Гая, звездного артиста на трапеции, выпускника «Цирка дю Солей», звезды региона Квебека.

Судья постановил: «половина каникул у отца, другая – у матери».

– И цыган! – прокомментировал папа.

– Но нет, папа, он спортсмен.

– Ни на что не годный! Вашей матери даже в голову не приходит уйти с подходящим мужчиной!

– Его выступление очень красиво! – возразила Манон.

– Заткнись, черт возьми! Я никогда не хочу об этом слышать! Никогда! Ты слышишь меня, Манон? Все ясно?

Судья только начинал свою карьеру. Он хотел проявить рвение. Он уточнил: «и по одному ребенку на каждого»!

– Что это значит – по одному ребенку на каждого? – спросила Манон.

– Это значит, что твоя мать разрушает нашу семью!

– Что?

Тео был младшим. Именно его она выбрала, оставив Манон одну, свернувшуюся клубочком в вигваме. Несмотря на слезы мамы, несмотря на ее слова утешения, несмотря на отчаяние на ее лице, Манон ненавидела ее за то, что она причинила им эту боль.

В тот день, когда она уехала с Тео, в Манон что-то сломалось. Все розовое в ее жизни, единороги, придуманные истории – все улетучилось.

Пфууу – улетучилась ее фантазия! Одним махом, одним махом!

– Вот, Манон! Ты видишь, к чему приводят глупости твоей матери? – комментировал папа, изо дня в день как будто вонзая нож, ни разу не