просто принуждение, но принуждение коллективное. Я думаю, что королева Виктория была бы еще более популярной, если бы никогда не подписывала смертных приговоров. А королева Елизавета была бы более великолепной, если бы не получила среди тех, кто случайно знает ее историю, прозвище Кровавая Бэсс. Короче говоря, я думаю, что женщина – великая историческая личность – бывает в большей степени самой собой, когда убеждает, а не принуждает. Я чувствую, что все человечество согласно со мной, когда я говорю, что если женщина обладает властью, это должна быть деспотичная власть, а не демократическая. Есть гораздо более веский исторический аргумент в пользу того, чтобы дать мисс Панкхерст трон, а не право голоса. У нее может быть корона или, по крайней мере, диадема, как у многих ее сторонников, ибо эти старые формы власти были единоличными и, следовательно, женскими. Мисс Панкхерст, в качестве коронованного деспота, могла бы стать столь же добродетельной, как королева Виктория, и ей, конечно, было бы трудно стать такой скверной, как королева Бэсс, но дело в том, что, хорошо это или плохо, она была бы безответственной – над нею не было бы правил или правителей.

Есть только два способа правления: посредством закона или правителя. И будет справедливо сказать, что свобода самодержца, по-видимому, необходима женщине в сфере образования и домашнего хозяйства. Она не сможет взять на себя ответственность, если будет перед кем-то отвечать. Если последняя фраза звучит как пустое противоречие, я уверенно перейду к холодным историческим фактам. Почти каждое деспотическое или олигархическое государство наделяло женщин своими привилегиями. Едва ли хоть одно демократическое государство когда-либо признавало их права. Причина очень проста: насилие толпы в большей мере угрожает женскому началу. Короче говоря, одна Панкхерст – исключение, но тысяча Панкхерст – это кошмар, вакханалия, шабаш ведьм. Ведь во всех легендах мы читаем, что мужчины считали женщин возвышенными по отдельности, но ужасающими в толпе.

XII. Современный раб

Я взял в качестве примера женское избирательное право только потому, что оно актуально и конкретно, а впрочем, для меня это не слишком важный политический момент. Я вполне могу представить, что кто-нибудь, в целом соглашаясь с моим взглядом на женщину как на универсалиста и автократа в ограниченной области, все же думает, что ей не будет хуже, получи она избирательный бюллетень. Главный вопрос заключается в том, признается ли этот старый идеал женщины как великого дилетанта или нет. Есть много современных вещей, которые угрожают этому идеалу гораздо больше, чем суфражизм, в частности, увеличение числа женщин на самых тяжелых и самых грязных работах. Если в идее управления полчищем диких женщин есть что-то противоестественное, то есть нечто поистине жуткое и в идее управления толпой укрощенных женщин. В человеческой психологии есть нюансы, которые делают эту ситуацию особенно острой или унизительной. Уродливая точность бизнеса, звонки и часы, точное время и четко разграниченные отделы – все предназначалось для мужчин, которые, как правило, могут делать только одно, и лишь с большим трудом их можно заставить сделать хотя бы это. Если клерки не будут относиться к своему делу спустя рукава, вся наша великая коммерческая система выйдет из строя – она обрушится под натиском женщин, которые занимают беспрецедентную и невозможную позицию: относятся к системе всерьез и стараются делать работу хорошо. Сама эффективность женщин – суть их рабства. Как правило, если работодатель слишком полагается на сотрудника, это очень плохой знак. И если клерки, избегающие своей работы, кажутся разгильдяями, то серьезные дамы, увы, похожи на штрейкбрехеров. Но более серьезный нюанс заключается в том, что современная работающая женщина несет двойную ношу, поскольку она выдерживает и строгий официоз нового офиса, и многозадачную добросовестность старого домашнего очага. Мало кто из мужчин понимает, что такое добросовестность. Мужчина знает свой долг, то есть единственную обязанность, но добросовестность – долг универсалиста. Добросовестность не знает рабочих дней и праздников, это беззаконное, безграничное, пожирающее все время усилие. Если женщины должны подчиняться скучному правилу бизнеса, мы должны найти способ освободить их от дикого правила совести. Но, мне кажется, нам лучше будет сохранить женщинам добросовестность и отмахнуться от бизнеса. Как бы то ни было, современный клерк или секретарь женского пола изнуряет себя, чтобы внести исправление в бухгалтерскую книгу, а затем идет домой, чтобы навести порядок в целом доме.

Это состояние, которое некоторые называют эмансипацией, противоположно, по крайней мере, моему идеалу. Я бы дал женщине не больше прав, а больше привилегий. Вместо того чтобы отправлять ее искать такой свободы, которая, как известно, царит в банках и на фабриках, я бы специально спроектировал дом, в котором она могла бы быть свободной. И на этом мы подошли к последней главе, к точке, в которой мы сможем увидеть, как нужды женщин, в точности как права мужчин, уничтожаются и подменяются чем-то, что эта книга призвана разоблачить.

Феминист (так, насколько я понимаю, называют того, кому не по нраву главные черты женского характера) выслушивал мой вольный монолог, копя в себя гнев и протест. Сейчас он взорвется и воскликнет: «Но что же нам делать? Есть современный бизнес и клерки; есть современная семья с незамужними дочерями; специализация требуется везде; на женскую бережливость и добросовестность есть спрос, есть и предложение. Разве имеет значение, отдаем ли мы предпочтение старому идеалу женщины-хозяйки? Мы могли бы предпочесть и Эдемский сад. Но поскольку у женщин есть профессии, им следует создавать профсоюзы. Поскольку женщины работают на фабриках, они должны иметь право голосовать за фабричные законы. Если они не состоят в браке, они должны зарабатывать, а раз они пошли на работу, должны пойти и в политику. Нам требуются новые правила для нового мира, даже если это и не лучший мир». Однажды я сказал феминисту: «Вопрос не в том, заслуживают ли женщины права голоса, а в том, достаточно ли хорошо право голоса для женщин». Он только и ответил: «А пойди и скажи это женщинам, занимающимся производством цепей на Крэдли-Хит».

Вот против такого подхода я и выступаю. Это огромная ересь Прецедента. Согласно этой точке зрения, раз уж мы попали в этот хаос, нам следует стать более хаотичными, чтобы приспособиться к нему; раз уж мы некоторое время назад свернули не туда, нам следует идти вперед и не возвращаться; раз уж мы заблудились, следует выбросить и карту; и раз уж мы не достигли нашего идеала, нам стоит о нем забыть. Есть много прекрасных людей, которые не считают голосование чем-то неженственным; возможно, есть