Шрифт:
Закладка:
Андрей замолчал. Костин уточнил:
– Федор согласился?
– Да, – тихо отозвался Попов. – Тяжелый для меня разговор получился. Я тогда, наверное, самым ярым фанатом Ивана был. Восхищался им безмерно, почитал, словно божество. Каждое утро просыпался с мыслью: «Счастье, что могу находиться рядом с таким Человеком!» С большой буквы! Бунин был талантлив, голос чарующий, интеллигент до мозга костей, вежливый со всеми. И вдруг такое предложение! Он никому не сообщит про убийство, про то, что Федор стал Борисом, но за молчание ему надо платить. Кумир упал с пьедестала. Но понимание, что Игорь – отличный певец, со мной осталось. Все остальное рассыпалось в прах. Я продолжил работать с тенором из чисто корыстных побуждений, получал хорошие деньги. До смерти Бунина всегда оставался рядом с ним. Знаю, что Федор под именем Бориса сделал прекрасную карьеру. Но мы больше не общались. Написал о Бунине книгу, это мои воспоминания. Правда, там многое подрихтовано. Кому нужна правда жизни?
Попов улыбнулся.
– Вот такая история! Много лет миновало. Доказать, что младший брат убил старшего, невозможно. Да и зачем прошлое ворошить?.. Больше сообщить нечего! До свидания, жду гонорар, который вы мне за откровенный рассказ сбросите на телефон.
Глава двадцать восьмая
– Раскопали, вероятно, старое убийство плюс подмену личности, – произнес Костин. – И что?
– Ничего, – вздохнула я. – Федор стал Борисом много лет назад. Бунин умер. Один Попов жив. Интересно получается, он осудил Бунина за то, что тенор свое молчание за деньги продал. А сам нам все сказал после того, как хорошую сумму потребовал.
– Срок давности для убийства пятнадцать лет, но он увеличивается до двадцати, когда речь идет о несовершеннолетнем, или если преступление совершила группа лиц, – сообщил Костин. – Если же информация об убийстве стала известна только спустя пару десятилетий, то срок давности могут продлить или вообще отменить. И последнее, но самое важное: мы не знаем, где захоронили останки. Попов не помнит название села или не хочет его называть. Доказать, что Бориса лишили жизни, не получится. Некоторые убийцы остаются на свободе, живут долго и счастливо. Так бывает! Ну и доказательств насильственной смерти старшего Шубина нет. Где улики? Может, он от сердечного приступа к праотцам уехал.
– Понятно, – снова вздохнула я. – Мне сейчас в голову вопрос пришел. У Мирославы есть какая-то собственность? Да, она школьница. Но знаю случаи, когда бабушка или дедушка оставляли квартиру или дачу внукам с условием, что они вступят во владение недвижимостью по достижении определенного возраста. Вдруг на Миру записано нечто ценное? Во время нашего разговора Глаголева упомянула, что к ним в кафе подсела древняя старуха, начала шептать Мире что-то на ухо. Мирослава отправила Нину за лекарством… Минуточку, где-то у меня есть телефон Нины. Чего эта пенсионерка хотела? Может, она сумасшедшая, а может, нет. Мы вытащили на свет тайны родителей девочки. Мать у нее в прошлом была воровкой, она подставила Эдуарда, свалила на него вину за кражу перстня с рубином, который сама сперла. Папаша не лучше, с большой долей вероятности он убил своего старшего брата. Хитрый, изворотливый. Помните, как кукольник рассказывал о своем горьком детстве? Все – младшему, ему – ничего. За куриную ножку, которая Феденьке предназначалась, мать Борю чуть не убила! Ну артист прямо!
– Так он актером и работает, – усмехнулся Чернов. – Сейчас позвоню Глаголевой. Лампа, поговори с ней.
Нина ответила не сразу, голос ее звучал сердито.
– Если реклама, идите на …! Чего надо?
– Извините за беспокойство, – спокойно начала я, – это Лампа, мы в кафе беседовали.
– А-а-а, – протянула школьница.
– В разговоре вы упомянули старуху. Она подошла к Мире в кафе. Можете подробнее рассказать?
– Ну… Мы захотели кофе выпить, – забормотала Нина. – Вообще-то, сперва в кино поехали, в центр. Фильм оказался нудятиной, мы ушли, не досмотрев, направились в маленькую кафешку у нашего поселка. Ее только местные знают. Сидим, спокойно болтаем. Заходит бабка. Сразу понятно, сумасшедшая.
– Почему вы так решили? – быстро спросила я.
– Одета по-дурацки, – рассмеялась девочка. – Шляпа кружевная, платье уродское, сумка вязаная. Перчатки странные, до середины пальцев обычные – не кожаные, из ниток, как ее головной убор, – а потом голые тыкалки торчат.
– Митенки, – пробормотала я.
– Никакого Мити с нами не было, – возразила Нина.
Я поняла, что девочка не знает о существовании гловелетт [9].
– Еще у нее зонтик был, – продолжила девочка. – Она села напротив нас, глаза в Мирку воткнула. Уставилась, как на картину смотрит, не моргает. Надоела! Уйти не можем, кофе пьем. Бабка заговорила: «Мирослава, узнаешь меня?» Мирка рот приоткрыла. Имя у нее редкое, не