Шрифт:
Закладка:
Эрика не была убеждена, что хочет учиться дальше. Однако этого хотели родственники. Начались понукания, и она ступила на путь, который не выбирала, – желание порадовать родных тогда взяло верх. Три года подряд она проваливала экзамен на факультете физиотерапии, затем поступила на юриспруденцию, потом сменила ее на философию, где из всех экзаменов в соответствии с учебным планом сдала только английский.
Учебы я касаюсь кратко, потому что этот раздел книги посвящен работе. Хотя, по моим наблюдениям, эти две реальности тесно связаны. Для поколения бэби-бумеров работать в этом возрасте означает понапрасну отвлекаться от книг и экзаменов. Задумавшись о том, чего она хочет от жизни, Эрика довольно быстро поняла: неудача – понятие субъективное и довольно расплывчатое. Для родственников ее уход из университета означал прощание с последней возможностью заиметь члена семьи с высшим образованием в своем генеалогическом древе, для нее это значило совсем другое: остаться в университете – упорствовать в деле, которым она никогда не планировала заниматься, расплачиваться дипломом вуза за то, что старшие братья не продолжили учебу после средней школы.
За три года она нисколько не приблизилась к получению диплома и не считала это неудачей. Скорее это был добрый знак. В двадцать два года она осознала истину, которую некоторые вообще не в состоянии постичь: для каждого человека наступает момент, с которого он либо живет своей жизнью, либо позволяет какому-нибудь абьюзеру почувствовать себя вправе вторгнуться в его существование и делать с ним все что заблагорассудится. Избавиться от абьюза можно, но это обходится высокой ценой.
Итак, Эрика завела разговор с отцом. Она сказала ему единственно возможные в данной ситуации слова: нет смысла тратить впустую деньги на оплату налогов за обучение в университете – это как платить за очень дорогой суперэксклюзивный тренажерный зал, в который записываешься каждый сентябрь с наилучшими намерениями, а потом не ходишь даже в сауну. Скорее есть смысл поискать работу.
Эрика всегда хотела работать. И поэтому попросила отца о помощи. Он владелец пиццерии, у него много знакомых, он мог бы распространить информацию о том, что дочь ищет работу. А пока… она предложила свою помощь в семейном бизнесе. Отец попытался отговорить ее: мол, они не могут позволить себе нанять новый персонал. Эрика, не желая сдаваться, ответила: она живет в родительском доме на иждивении семьи и готова предложить свои услуги бесплатно, чтобы просто внести вклад в семейное дело, приобрести навыки и, возможно, обзавестись знакомствами, не теряя времени даром.
Ее предложение отклонили.
Два месяца спустя в пиццерию вместо нее взяли девушку без опыта.
В тот период Эрика приносила на наши встречи глубокое чувство отчуждения. Она не ощущала никакой поддержки, связи с семьей, принадлежности к ней. Она не понимала, почему рассказ о родственниках так напоминал историю о совершенно незнакомых людях, которых она просила о помощи, когда ее попытались обокрасть в метро, – и не получила этой помощи.
– Вы ожидали, что так будет? – спросила я ее.
– Нет, – ответила она. – Они удивительно талантливо разочаровали меня.
Я сама не до конца понимала, почему ее семья вела себя именно так. Мы обе чувствовали, что желание заставить Эрику вернуться к учебе не могло быть единственной причиной. Ей вставляли палки в колеса.
Как бы то ни было, ей нужно было самой прокладывать себе дорогу в жизни. И она так и поступила.
Эрика нашла временную работу в пункте вакцинации. Ее мать была возмущена, что дочь подала заявление, прошла собеседование и подписала договор, не посоветовавшись с родителями: «Разве тебе неизвестно, что мошенников вокруг пруд пруди и что молодых людей на первой работе нещадно эксплуатируют? Откуда ты знаешь, что не подписалась на кабальные условия? И что ты будешь делать, когда чрезвычайная ситуация с ковидом закончится?»
Эрика попыталась объяснить, что контракт действует три месяца и что подозрения матери не имеют под собой оснований, договор она подписала с государством. Что заработает хорошие деньги в обмен на то, что станет регулировать потоки людей, пришедших на вакцинацию, раздавать инструкции. Даже попыталась сказать, что не поговорила с родителями об этом по простой причине: они были настроены против того, чтобы она шла работать.
Эрика работала три месяца, координируя пациентов, которые выливали на нее злость за выступления вирусологов по телевидению, за халатность врачей, за маски, за очереди. Тем не менее она выполнила все свои обязательства согласно договоренностям. Контракт истек, и она снова принялась рассылать свое резюме. Когда вскоре после этого она нашла работу администратора в миланском бизнес-центре, где расположены офисы серьезных компаний, и после испытательного срока ей предложили контракт, родители разыграли свой козырь, предложив Эрике место в своем ресторане.
Эрика, естественно, отказалась, чем на этот раз возмутился уже отец: «В консьержки – да, а к нам – нет!» Молодая женщина попыталась объяснить, что в первую очередь хотела устроиться к ним, но они ее не взяли. Что могли хотя бы гордиться ее самостоятельностью. Родители ответили: раз готова на любую работу, с тем же успехом ей подошла бы и работа у них.
Не в первый раз диалог в их доме достигал олимпийских высот, но с той поры никто и никогда не спрашивал больше у Эрики, чем она занимается, как, с кем и почему, довольна ли она, обращаются ли с ней уважительно, как у нее дела, может ли она поделиться интересными историями, ведь она каждый день здоровается и прощается с десятками людей, иногда даже со знаменитостями, которые проходят через ресепшен.
Теперь с ней разговаривала лишь тишина.
Стефано, напротив, работает как раз в ресторане.
– Управляющий сказал, что, если мы снова возьмем отпуск во время официальных праздников, он нас уволит.
– Он может так поступить? – спрашивает профсоюзный активист, живущий внутри меня.
– Да. На самом деле он заговаривает об увольнении, чтобы еще больше на нас надавить. Имеет в виду, что не предложит нам новый контракт. Мы все работаем по срочному контракту и каждый раз заключаем его снова. Факты он подает определенным образом – например, утверждает: мол, если мы отпрашиваемся с работы и он отпускает, среди официантов возникает недовольство. Начинаются слухи, что мы в привилегированном положении, хоть это и неправда. Нас много, половина завтра могли бы остаться дома, а уровень обслуживания в ресторане не пострадал бы. Кроме того, в нашем кругу мы придерживаемся следующих взглядов: мы все молоды, дружны и поддерживаем друг друга, между нами нет никакого соперничества. Вместо того чтобы радоваться хорошему климату в коллективе, управляющий пытается его испортить, не сознавая, что мы работаем хуже, когда взволнованы или нервничаем. Вот что я бы ему сказал: «Вам пятьдесят лет, вы вдвое старше нас, и вы отвечаете за персонал. Какой смысл выдумывать то, чего нет? Почему мы не можем говорить друг с другом открыто? Что это за садизм – создавать нервную обстановку?»
Мы подняли эту тему, потому что скоро праздники, между которыми есть рабочие дни. По правде говоря, Стефано не собирается пропускать свои смены. У него нет особых планов, его девушка – студентка, и у нее не так много денег, чтобы тратить их в преддверии летних каникул. Он сам охотно останется в ресторане, ему совершенно не в тягость выйти в свою смену, пока Милан полупуст. Кроме того, он отпрашивался с работы в предыдущие длинные выходные. Его семье, однако, хотелось бы вместе провести праздники в пляжном домике: это бабушкин дом, и его следовало бы проветрить. Ведь, если стены не дышат, появляется плесень. «И потом, теперь мы совсем не проводим время друг с другом, потому что тебя не бывает дома», – сказала ему мать в коридоре несколько дней назад.
– Мне хотелось ответить ей: я не трачу направо и налево родительские деньги, а работаю. Я соблюдаю взятые на себя обязательства, и они могут совпасть со временем, когда она ужинает или уезжает из города на обед, где ее, кстати, обслуживают другие люди, у которых,
