– Значит, испугалась, – проговорил он тихо. – А теперь? Теперь боишься?

– Неа, – она подняла на него свои искристые глаза и в мелькнул какой-то сумасшедший огонек. – И никогда не буду. Потому что ты добрый. По-настоящему.

Он поцеловал ее в лоб. Потом в нос. Когда дошел до губ, она поднялась на цыпочки, чтобы ему было удобнее. Карн улыбнулся и легким усилием заставил ее встать нормально. Нагнулся сам и поцеловал.

Они развернулись и пошли в обратном направлении. Удивительно, но теперь погасшие фонари загорались вновь, как только они подходили к ним. Это поражало, но воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Ведь это волшебная ночь. Такая ночь, в которую возможно все. Например, настоящие чувства, для которых нет преград. Такие чувства, что у них даже могут быть побочные эффекты. Какие? Хм… пусть даже внезапно гаснущие и вновь загорающиеся фонари!

Но мир не такой, каким кажется. И за минуты искреннего счастья всегда приходится платить. Неделями, месяцами, и даже годами боли и отчаянья.

– Ты когда уезжаешь? – он не хотел даже думать об этом, но должен был спросить. Это была их ночь, но Карн понимал, что все слишком хорошо, чтобы продолжаться дольше… положенного.

– Через… – она взглянула на экран мобильника. – Ох, уже через семь часов! Знаешь, я так ждала этой поездки, готовилась долго, а теперь не хочу уезжать. Но нужно, и это так грустно. Ведь это на целых две недели. Почему ты раньше ко мне не подошел, подлец? У нас было бы больше нескольких часов!

– А сама почему не подошла? – мягко парировал он. Но оба отлично знали, почему их страсть разгорелась лишь минувшим вечером. Потому что если бы они сделали это раньше, все было бы иначе. Не то место, не то время. И, быть может, чувства тоже были бы другими.

«Случайность?» – подумал он.

«Судьба?» – мысленно спросила она.

И оба затерялись в догадках.

– Но это ведь всего две недели, да? – в ее голосе звучала нескрываемая надежда, но Карн все равно уловил в нем нотки обреченности, тяжелые, как капельки ртути, что неминуемо падают на дно реторты. Она скрывала свои предчувствия. И он знал, почему. Потому что даже самый сильный медиум не желает знать свою судьбу. Но все равно узнает. И это самое страшное проклятье.

– Всего две недели, – кивнул он и улыбнулся так, как, наверное, никогда никому не улыбался. Легко, искренне, вложив в эту улыбку всего себя. Ведь с ней он мог быть собой. Только с ней. – И мы опять будем вместе. Разве нам что-то может помешать?

Она едва заметно скривилась. И дело не в банальности фразы, а в том, что хотя он был искренен, они оба знали, что так не будет. Но оба тут же забыли об этом, потому что стояла волшебная ночь. А волшебство нельзя разрушить. Даже самым честным лицемерием.

– Тогда поцелуй меня, – робко попросила она. Они остановились под очередным фонарем, который и раньше не подавал признаков жизни. Мимо пронеслась машина, в ветвях дерева зашелестела летучая мышь. Потом все стихло. И он поцеловал ее. И нужно ли говорить, что «мертвый» фонарь над их головами тут же наполнился ослепительным сиянием?

А наутро она уехала. Она не хотела, но так было нужно. Он все понимал, и даже не смел просить. А потом, в одну из теплых августовских ночей его скрутило так, что, казалось, вынимают душу. Его грудь вскрыли раскаленным клинком, влезли в нее ржавыми щипцами и стали рвать то, что связывало его с ней. Карн бился в истерике, слезы текли по его щекам, он не понимал, что происходит, но где-то на задворках сознания пульсировала догадка. Даже не мысль, а намек на нее, намек, которого он боялся и не мог принять. А потом мысль стала явью, и он все понял. И принял. Принял то, что они будут ходить по этой земле еще много лет, но уже никогда – вместе…

Неожиданно яркая вспышка разорвала саван воспоминаний, его затрясло. Он стал слышать сторонние голоса, непонятные звуки, искаженные толи расстоянием, толи какой-то преградой. Парень будто находился под водой, мир вокруг постоянно менялся, трепетал, выскальзывал из цепких объятий восприятия. Образы прошлого померкли, растворяясь в темном озере реальности. Его придавило, приплюснуло ко дну. Он попытался рвануться вверх, чтобы ухватить ртом воздух, но не смог. Превозмогая себя, с пятого (или пятидесятого) раза ему все же удалось высвободиться из плена пучины. Он открыл глаза.

– Твою мать, – выдохнул Песочный человек. – Твою-то мать! Никогда так больше не делай! Стоило рвать жопу в Лимбе, чтобы твоя тушка издохла при переходе!

– Успокойся, Рокеронтис, – это был голос Вика. Спокойный и размеренный голос Вика, он успокаивал, вселял надежду, придавал сил. Вик осторожно придвинул зажигалку к лицу Карна, внимательно посмотрел ему в глаза. – Так бывает в первый раз. Я же говорил, заклинание работает с образами из воспоминаний, с глубокими переживаниями, поэтому для неподготовленного человека такой переход может быть опасен.

– Ну, уж извини, у нас как-то не было времени провести ему оккультный ликбез! – съязвил Рокеронтис, доставая сигарету и нервно закуривая. Карн невольно улыбнулся, – и этот придурковатый тип в модных джинсах с «кентом» в зубах – бог ночных кошмаров? Куда катится мир!

– Ты как? – это уже Эрра, уверенный и властный. – Встать сможешь?

– Да в норме я, – Карн осторожно поднялся. Он уже полностью пришел в себя, воспоминания, минуту назад такие яркие и живые, улетучились, как предрассветная дымка. – Мы на Земле? В реальном мире? В… Ра?

– Ага, – кивнул Эрра, осматриваясь. – Вик вытащил нас. А ты… воспоминания захлестнули тебя, ты пережил их снова, только сильнее, ярче. Так действует это заклинание. Усиленное фокусировщиком, в роли которого выступает пентаграмма, оно активирует определенные области головного мозга, заставляя их вибрировать с нужной частотой. Это запускает процессы в лимфатической системе, которые необходимы для ускорения энергонного метаболизма. Но для таких финтов нервной системе нужно много топлива, лучше всего – всплеск эндорфинов и норадреналина. И здесь в дело вступают переживания, крупицы прошлого, что навсегда изменили тебя.

– Что-то вроде экстренного всплытия, – вставил словцо Рокеронтис. В полумраке он выглядел ужасающе. Вздутые бугры мышц,