Шайка между тем еще разрасталась. Кроме барыг, которые знали, откуда берется товар, прибились еще двое бродяг. Долговязый, с низким покатым лбом и выступающей челюстью, красномордый от пристрастия к спиртному Опарыш. И невысокий, кряжистый и очень выносливый Сизый. Их подобрал по случаю под Армавиром Бекетов, сагитировал. Взял на дело, повязал кровью. Обломал их. Теперь они у него метались и безоговорочно выполняли любые поручения. Притом боялись они не столько атамана, сколько Шкурника, который как чего – сразу в лоб. И боялись неправильно. Бекетов был тише, но гораздо страшнее. В самом начале, когда еще шла притирка новичков к банде, он так ласково прошептал:

– Ты что-то неправильно себя ведешь, Опарыш. Будешь дальше самовольничать, так я тебя убью.

– А убивалка-то выросла? – стал хорохориться Опарыш, считавший себя бродягой, видавшим виды и знавшим, что почем.

Бекетов прищурился ласково. А Шкурник положил руку бродяге на загривок. Издал нечленораздельный звук, вроде: «Ыжх!» И ткнул мордой в стол.

Но это все были мелочи. Обычные трения в стае, где нужно было приучить всех выть в унисон и по команде, чтобы не сплоховать в нужный момент.

Хуже другое. Там, где собирается больше одного человека и люди объединены общим, особенно незаконным, делом, всегда возникает вопрос о верховенстве. А где больше двух – о власти. Вот и встал вопрос – кто будет за атамана.

Сперва это подразумевалось само собой. Бекетов стоял у истоков лихого дела. Он его продумал. Он делал первые шаги. Он его отточил, и теперь все работало как германский часовой механизм – точно и надежно. Но вот только Кугель себя тесно ощущал на вторых ролях. И постепенно он начал перетягивать одеяло на себя.

Сперва это было не слишком заметно. Но Бекетов его потуги ощущал прямо загривком. Словами, тоном, обмолвками Кугель постепенно и аккуратно опутывал подельников, доказывал, что именно на нем держится вся разбойничья удача. Он же не какой-то крестьянин, а барин, у которого просто обязана голова варить лучше, чем у крепостных.

И понемногу у Бекетова накапливалась злоба по отношению к подельнику. Возникало ощущение, что они просто так не разойдутся…

Глава 22

1932 год

Кобура с револьвером на поясе все время мешала Апухтину и больно давила ему в бок. Но Васильев заставлял таскать с собой по городу оружие в приказном порядке.

– Ты теперь не чернильница-бюрократ, – говорил он. – Ты теперь оперуполномоченный. А опер должен круглые сутки быть вооруженным и готовым к бою.

В отличие от большинства сверстников, Апухтин не испытывал страсти к оружию. Он знал, насколько оно бывает непредсказуемым и опасным, поэтому старался без необходимости к нему не приближаться.

С готовностью к бою, кстати, у Апухтина обстояло не очень. Его несколько раз вывозили на полигон, где он упорно, старательно, но как-то не слишком удачно палил по мишеням. И еще ему демонстрировали приемы самообороны и задержания. Прививали навыки – как вовремя заметить опасность, как ее встретить во всеоружии, как засечь чужое внимание. Как вывести противника из строя нехитрыми силовыми методами. Как не дать на улице зайти за спину, чтобы тебя не взяли на удушающий, после которого против толпы шансов не будет.

Столько же премудростей – дворовых, уголовных и милицейских – нужно освоить, чтобы выжить в этой криминальной каше. Апухтин сам не слабак был – все же с детства помогал отцу с обувью в мастерской, а это крепких рук требует. Но все равно – как-то не его это. Ему говорят, как правильно засечь контрнаблюдение, а у него все мысли об очередной схеме преступлений «бесов».

Глядя на мишень, в углу которой за зеленым контуром одиноко скучала дырочка, Васильев вздохнул:

– Да, мизерный результат. Как врага бить будешь, Прокурор?

– Головой, – хмыкнул Апухтин.

– Твердым тупым предметом, – повторил Васильев ходящую еще с дореволюционных времен среди сыщиков шутку.

– Работать, а не бить, головой, – поправил со смешком Апухтин. – Есть разница.

– Ладно, рыцарь чернил и бумаги. Еще один подход. Да не сжимай ты наган, как лопату. Мягче надо. И спуск дави аккуратнее. Кончиком пальца… Ну что, почти попал.

Закончив со стрельбой и обучением, команда угрозыска погрузилась в грузовик и направилась в краевое управление. Там у входа их встретил Щербаков и огорошил:

– Опознал «ходок» нашего «беса»!

– И кто? – прищурившись, спросил Васильев, засунув руки в карманы своей кожаной куртки и внимательно глядя на командира «особо тяжких».

– Из блатных оказался. Мошенник-гастролер. Кличка Коля Поп. Жулик старый, косит под пейзанина. Еще при царе начинал работать. Профессионально мошенничает, но не брезгует и кражами на железных дорогах.

– Значит, умеет людям мозги затуманивать, – кивнул Апухтин. – Сгодится.

Место жительства Коли Попа было неизвестно, если оно вообще имелось. Обычно он прятался по съемным углам и время от времени посещал воровские «малины», где пользовался большим уважением.

Следующие несколько дней оперативники уголовного розыска рыскали вдоль железной дороги и по станциям, выставляли «малины», пытаясь отыскать фигуранта. И однажды это удалось. Взяли Попа, когда он, одетый в простой рабочий наряд – китель, брюки и сапоги, подставляя окаймленное бородой лицо весеннему солнцу, сходил на перрон с товарно-пассажирского поезда на станции с оригинальным и пришедшимся весьма к месту названием «Злодейская».

Оперативники подскочили к нему прямо на платформе, зажали с двух сторон. Да еще под дых дали, когда тот возмущаться стал. Притом ударили так умело, что он еле ноги волок. А когда пришел в себя в служебном помещении, то с видимым возмущением объявил:

– Граждане начальники. Зачем сразу бить, когда можно объясниться словами? Воспитанные люди так себя не ведут.

– Воспитанные люди «мокрухи» не лепят, – ответил оперативник, зло глядя на невзрачного и достаточно жалко выглядевшего человека, разыскиваемого за массовые убийства.

– Что вы такое говорите?! – негодующе воскликнул вор.

– Тебе еще и не такое расскажут, Поп. Так что сиди, жди экипажа из Ростова.

За Попом прислали оперативников. И вскоре вор угрюмо съежился на стуле, обхватив плечи руками, в просторном кабинете краевого уголовного розыска, потерянный и угрюмый. Судя по тому, как за него взялись, жизнь его только что дала трещину.

Он мрачно покосился на зашедшего в помещение энергичного человека в кожанке. Нависнув над Попом, тот оглядел его насмешливо. Отступил на пару шагов, продолжая разглядывать. Потом выдал:

– Я Васильев. Слышал о таком?

– Так кто ж о вас не слышал, гражданин начальник, – нервно хохотнул задержанный и съежился.

– Ну, тогда поведай нам, с кем в пристяжке крестьян мочил. Один бы не справился.

– Каких крестьян? Какое мочилово? – возмущенно