«“Волга”, – подумала она, – видно, частные детективы живут не богаче полицейских и не шикуют, как иногда пишут о них в книжках и показывают по ТВ».

Неожиданная острая боль пронзила сердце пожилой учительницы, и оно сжалось от тоски.

Галина Павловна вспомнила свою молодость и годы совместной работы с Горчаковской.

«Эх, Лена, Лена, – подумала она, – как же ты не убереглась».

Петровская не могла взять в толк, кому понадобилось убивать простую учительницу. Кому она могла перейти дорогу?

Потом Петровская стала думать о том, как бывшей коллеге все эти годы жилось с молодым мужем, была ли она счастлива и не жалела ли об уходе из сложившейся и казавшейся дружной семьи.

Она пожалела, что не решилась спросить обо всем этом у детектива. Хотя откуда той знать об этом.

Петровская вздохнула и, снова глянув в окно, увидела, что автомобиль детектива движется в сторону дороги.

Мысленно она пожелала Мирославе удачи в ее расследовании и вернулась к своим таким привычным школьным делам.

Петровской повезло в том плане, что она любила свою работу и та никогда не была ей в тягость.

С мужем и с детьми ей тоже повезло. Супруги Петровские не только детей вырастили, но и внуков уже дождались. Теперь было чем заниматься и кому посвящать свой досуг на пенсии, которая, как ни откладывай ее, все равно придет.

Глава 15

Мирослава совсем уж было собралась ехать к Рашидовой, но передумала. Солнце катилось по небу раскаленным колесом, разбрызгивая во все стороны жар своих лучей. К тому же желудок невнятным пока бормотанием напомнил ей о том, что голоден.

«Рашидову навещу завтра, – решила она. – Может, и к девочке Любе наведаюсь. Хотя сейчас Осташевская давно уже не девочка, да и фамилию, скорее всего, сменила, выйдя замуж».

«Может, и мне сходить замуж?» – промелькнула в голове озорная мысль, о которой она тотчас забыла.

Едва въехав в коттеджный поселок, Мирослава облегченно вздохнула, зной здесь не ощущался так сильно, как в городе. Воздух был мягче, свежее, чувствовалась близость реки, и успокаивал шум огромного числа зеленых насаждений, всюду были садовые и обычные деревья, кустарники, разливанное море цветов.

Она почувствовала огромную благодарность деду, который когда-то купил здесь два участка и подарил обоим внукам. Здесь тогда практически ничего не было.

Мирослава сразу же принялась благоустраивать полученный надел. Дело шло медленно, ведь она сначала училась, потом работала следователем, потом и вовсе пустилась в свободное плавание, но все-таки за прошедшие годы и коттедж был построен, и деревья в саду выросли.

Как мог, помогал ей друг ее детства Александр Наполеонов. Шурочка, как звала его Мирослава. После тяжелого ранения, полученного ею, он и вовсе, несмотря на протесты начальства, ушел в неоплачиваемый отпуск и буквально кормил ее с ложечки. Попутно выговаривая ей, что если бы она осталась работать следователем, то не словила бы пулю. «Это еще бабушка надвое сказала», – отвечала Мирослава, превозмогая боль и слабость.

А как смешно ворчал Шурочка, делая вид, что обижается, когда она гнала его прочь, зная о его усталости. Запретила ему писать о ее ранении Виктору и сообщать теткам.

Правда, тетки все равно узнали, и обе примчались.

Мирослава оказалась выносливой и быстро встала на ноги. О том, чтобы бросить свою опасную профессию, она и слышать не хотела. Но стала мудрее и осторожнее.

А потом в ее жизни появился Морис Миндаугас. Умница и красавец. Но главное, как она убедилась позднее, он был глубоко порядочным человеком, правда, по ее мнению, с некоторыми старомодными рыцарскими замашками.

Она довольно скоро поняла, что он любит ее, любит серьезно.

И это «серьезно» сначала настораживало ее, а потом испугало. Она не хотела связывать себя узами брака. А Морис, как он сам однажды выразился, не желал становиться ее очередным фаворитом.

– Скажешь тоже, – усмехнулась она в ответ, – фаворитом. А просто жить вместе тебя не устраивает?

Он фыркнул:

– Мы и так живем вместе, в смысле, под одной крышей, едим за одним столом и даже где-то ведем общее домашнее хозяйство.

– И я об этом же, – согласилась она, – не хватает только общей постели.

На это он ничего не ответил, но всем своим видом дал ей понять, что эта идея у нее не прокатит.

«А жаль», – подумала тогда Мирослава.

И только кот Дон ни о чем не догадывался или делал вид, что не догадывается. По крайней мере, его и так все устраивало. А люди, с кошачьей точки зрения, существа беспокойные по своей природе. Они не способны, в подавляющем своем большинстве, радоваться тому, что имеют, благодарить за это судьбу. А ведь еще более тысячи лет назад им было завещано жить одним днем. Так нет же, строят планы, желают подчас невозможного и изобретают все новые проблемы, чтобы потом биться над их разрешением. Одним словом, люди. Что с них взять, думал кот Дон, души не чаявший в своей хозяйке и успевший привязаться к Морису.

«Жили бы и жили, как все нормальные коты», – думал Дон.

– Я, кажется, начинаю понимать Шуру, – было первым, что сказала Мирослава, войдя в дом.

– В смысле? – удивился Морис.

– В смысле голода!

– Так вы проголодались? – обрадовался Морис.

– Не то слово!

– Тогда садитесь за стол.

– Сначала в душ!

– Ага, – применил он чисто русское слово, к которому долго не мог привыкнуть. – У нас жареная форель и цветная капуста с яйцами, – крикнул он ей вслед. – Подойдет?

– Еще как подойдет, – ответила она, прикрывая за собой дверь.

Кот Дон сидел на подоконнике и ждал, что его накормят первым. Он так же, как Мирослава и Морис, любил форель и цветную капусту.

Часа полтора тому назад Миндаугас дал ему два очищенных финика и сказал:

– Вот замори червячка и жди обеда.

Кот не стал возражать, финики он тоже любил, поэтому съел их, запил ряженкой, еще утром налитой заботливой рукой Мориса в его чашку. Утром пить ее кот не захотел, а после фиников самое оно.

Обед прошел мирно, можно даже сказать, чинно.

К чаю Морис поставил вазочку со сваренным недавно клубничным вареньем из ягод нового урожая и мятные пряники, которые испек утром, добавив в тесто мяту из сада.

Мирослава называла эту мяту холодной. А она вообще-то называется перечной. Свое народное малоросское название она получила за то, что, если ее разжевать, во рту останется приятный мятный холодок.

– О чем вы задумались? – осторожно спросил Морис.

– Наслаждаюсь вкусом твоих пряников, – улыбнулась она в ответ, уходя от своих мыслей.

– Жаль, что Шура давно к нам не приезжал, – сказал Морис.

– И не говори! – согласилась она. – Но я почему-то уверена, что с испеченными тобой пряниками мы и сами управимся.

Он улыбнулся в ответ:

– Мне не сложно испечь еще.

– Кто бы сомневался.

– Лучше расскажите, удалось ли вам что-нибудь узнать.

– Увы, практически ничего нового. Я надеялась, что родственники Андриевского смогут