Но ни днем, ни вечером того дня, ни на следующий я вопрос массового переселения не поднимаю. Немного остыв, понимаю, что аргументация у меня так себе, и что мое предложение вызовет больше вопросов, чем я что-то от этого выиграю.

Хотя если уж быть совсем честной, то после той стычки с Марселем просто не хочу показывать свою слабость и позорно сбегать.

Правда, его последняя фраза особо не оставила мне выбора. Что бы я ни сделала, все обернется против меня.

Если сделаю, что собиралась, Марсель получит подтверждение тому, в чем и так совершенно уверен - в банальности и открытости для него моих мыслей и желаний. Если выберу не говорить, получится, что я приняла всерьез его предупреждение и то ли послушалась, то ли испугалась.

Но вопреки утверждению, что лучше пожалеть о том, что сделал, чем о несделанном, я предпочитаю оставить все как есть. Мне ни к чему лишнее внимание к моей персоне, и пусть Марсель Станиславович Воропаев думает что хочет.

Почти весь первый день в море я провожу в своей каюте, сославшись на безотказный джетлаг. Тёма из солидарности со мной тоже никуда не выходит, и мы отлично проводим время вместе. Я расспрашиваю его о предстоящем бое и сопернике. Не то чтобы я сильно разбираюсь в боях и бойцах, но за карьерой Толчина, конечно, слежу и часто бываю и в зале, и на ринге. И с основными его соперниками более-менее знакома. Но эту фамилию слышу впервые, поэтому проявляю обоснованный интерес. Тёма с явным удовольствием посвящает меня в краткую биографию будущего противника и в примерный план на бой. Я с не меньшим удовольствием его слушаю.

Потом мы, хрустя попкорном и попивая колу из стаканов с трубочками, смотрим последние голливудские премьеры, которые пропустили из-за обоюдной занятости. А так как фильмы мы смотрим не на телевизоре, а на экране через проектор, звук льется из встроенных с разных сторон динамиков, плюс полумрак из-за опущенных жалюзи, то создается полное ощущение кинотеатра, вот только под попой не неудобные кресла, а большая мягкая кровать. Правда, иногда кровать только мешает. Просмотру фильмов, я имею в виду. И, например, тарантиновское “Однажды в Голливуде” нам приходится дважды отматывать назад.

Но это и неудивительно, если в моментах, которые мне хочется разделить с Артемом, посмотреть его реакцию, я перевожу глаза на него, то упираюсь в его пристальный взгляд. И понимаю, что весь фильм он смотрит не на экран, а на меня. Поглаживает мои волосы, щеку, спускается на шею, теребит ухо.

- Ты чего не смотришь, неинтересно? - спрашиваю я чуть хрипло из-за продолжительного молчания и, видимо, этой хрипотцой срываю чеку с его терпения.

Потому что вместо ответа Артем вдруг резко наклоняется и жадно припадает губами к моим, настойчиво раскрывает мой рот и буквально впивается в них требовательным, ненасытным поцелуем. Во взгляде его, который я успела поймать до того, как была вынуждена прикрыть глаза веками, читается такое нетерпение, такой голод, будто мы не целовались уже целую вечность. А ведь всего полфильма назад мы уже прерывались на несколько минут любви. И сейчас я немного шокирована его напором, хотя Тема всегда отличался буйным темпераментом. Не зря же он боец. Лихой парень лихого вида спорта.

“Это его актерские таланты Питта и ДиКаприо так возбудили?” успеваю подумать прежде, чем, чуть переместившись, он подминает меня под себя, не разрывая поцелуя.

Когда я оказываюсь под ним, он отстраняется, опирается на локоть и смотрит на меня напряженным взглядом, в котором столько разных чувств, что искрят и мерцают, завораживая и утягивая в глубину своей черноты из-за зрачков, расширившихся настолько, что полностью скрыли его невероятную ярко-синюю радужку. Потом медленно приближает лицо и, словно дразня, слегка прикусывает мою нижнюю губу, а после поглаживает ее же языком. Я приоткрываю рот, пытаюсь поймать его язык, но он его тут же прячет и тихонько посмеивается, сверля меня порочным взглядом и заражая своим желанием и возбуждением. Схватив его за воротник футболки-поло, я приподнимаюсь и одновременно тяну его на себя. Лизнув его губы, проникаю языком внутрь, преодолев легкое сопротивление, и встречаюсь с его языком. Он едва слышно стонет и, сдавшись, придавливает меня своим весом обратно к кровати. Я чувствую под плечом что-то твердое. Не прерываясь, вытаскиваю из-под себя пульт и ставлю давно не красавчика, но бесспорного талантище Лео на паузу.

***

Ближе к вечеру яхта останавливается в круизном порту Палермо. Это первая остановка нашего маршрута из, кажется, восьми, расписание которых лежит в верхнем ящике большой тумбы на заламинированной бордовой, в цвет обивки округлых кресел и покрывала на кровати, бумажке. Поэтому ко времени прибытия яхты в порт мы с Тёмой готовы к выходу. За уже более чем сутки в супер комфортном, но все же закрытом пространстве каюты, мы устали и ужасно хотим на воздух.

В желании не пересечься с Марселем и Алексой у трапа, я тороплю Толчина, и мы выходим заранее, наблюдая весь процесс пришвартовывания. Он оказывается весьма увлекательным и волнительным. Наблюдение за лавированием вроде немаленькой, но такой крошечной при сравнении с огромными лайнерами яхты захватывает дух. Мы плывем между ними, как по подземному тоннелю - такому же темному и длинному. И лишь узенькая полоска света впереди, быстрое приближение которой заставляет меня выдохнуть с облегчением.

Мой план срабатывает, и мы успеваем сойти на берег до того, как на нижней палубе появляются остальные пассажиры. Они собираются посетить местный ресторан. Чисто ради разнообразия, потому что повара на яхте сплошь обладатели мишленовских звёзд, и еда там не хуже любого ресторана. А, может, и лучше. Поэтому мы не станем тратить время на берегу на ожидание в ресторане. Поужинаем на яхте, а сейчас просто погуляем и подышим.

Это не первый мой визит в Палермо, поэтому я знаю, куда хочу пойти, и сразу тащу Тёму налево от порта, к виа Витторио Эмануэле, а по ней к историческому центру сицилийской столицы.

- Ты точно знаешь, куда идти? - спрашивает с сомнением Тёма, поглядывая на одинаковые желтовато-коричневые дома.

- Конечно, - уверенно киваю. - К фонтану.