В машине он вел себя надменнее, чем обычно. В школе он был куда милее. Он никогда не был по-настоящему нежным. Даже в самые теплые моменты в нем чувствовалась какая-то холодность. А в машине он был хозяином положения. Она села в его машину – и в этот момент произошел важный сдвиг. Если в магазине она чувствовала себя наполовину женщиной, наполовину ребенком, то теперь превратилась в сущего малыша. Они о чем-то разговаривали. Радио он не включил. Улицы Фарго вытягивались перед ними, как далекие взлетные полосы. Мэгги ощущала странное чувство обреченности. Когда счастье так близко, страх потерять его совершенно нормален. С Матео такого не было. С Ноделем это чувство охватило ее целиком – не нарастало ли оно с самого начала учебы? – и было гораздо более сильным и важным. О, этот мужчина. Он супер. Рядом с ним она чувствовала, как возрастает ее собственная ценность. И в то же время Мэгги казалось, что она недостаточно хороша для него.

Когда они проезжали мимо нового рынка с органическими продуктами, он подшутил над ней. Они часто пикировались подобным образом. Она засмеялась, протянула руку и схватила его за кисть: «Эй, что за дела!» Он отдернул руку, словно обжегшись. Ему это не понравилось. Ей показалось, что она чертовски его напугала. Единственное, что могло остудить жар стыда, – это время и расстояние. Но проблема заключалась в том, что ей не хотелось даже из машины выходить.

Они ехали уже полчаса. Когда машина приблизилась к ее району, она ему об этом сказала.

– А, вот где ты живешь, – сказал он. – Я хочу посмотреть.

Она стала показывать дорогу, он ехал по ее указаниям. Ей нравилось редкое ощущение некоего подобия контроля. Когда они почти доехали, он сказал:

– Нет, забудь. Я не должен знать, где ты живешь, иначе мне захочется приехать и посмотреть на тебя.

Она съежилась в кресле. Может быть, не физически, но внутри у нее все упало. Она таракана съела бы, лишь бы коснуться его руки. Его отстраненность была привлекательна и ужасна. Он пытался контролировать себя, и ему это удавалось. А Мэгги впервые почувствовала, насколько мучительным для другого может быть самоконтроль любимого человека.

А потом случилось лучшее событие в ее жизни. Он притормозил на тихой улице, припарковал машину своей жены возле дома, где не горел свет, и просто посмотрел на нее. Он смотрел на нее секунд десять, может быть, меньше. В эти секунды она позабыла обо всем дурном и некрасивом в себе. Она чувствовала себя супермоделью.

Но больше ничего не произошло. Он просто смотрел, а потом машина снова тронулась. Когда он подъехал к книжному магазину, Мэгги хотелось плакать. Первое свидание продлилось не дольше тест-драйва. Он спросил, где стоит ее машина, и она сказала. Он остановился рядом, но не слишком близко. Мэгги не выходила. Смотрела перед собой. Надеялась, что он поцелует ее. Мечтала об этом. Не могла припомнить, когда хотела чего-нибудь так же сильно. Он знает мир. Умеет все, что и ее отец, только не пьет. Говорит о своих желаниях и выполняет свои обещания. Без него она пропадет. Будет вечно работать в какой-нибудь забегаловке в Фарго. И курить тонкие сигареты. У нее будет запущенная кухня. Господи, взмолилась она, пожалуйста, ну пожалуйста, пусть он меня поцелует!

Он посмотрел прямо на нее и сказал:

– Я не собираюсь тебя целовать, если ты этого ждешь.

И слегка хмыкнул. Но говорил он серьезно. Она нервно засмеялась, почувствовав себя так, словно у нее появилась какая-то кожная болезнь. Вышла из машины его жены, подошла к своей и села в нее, не оглядываясь.

Дома родители спросили ее про церковь. За ужином она почти ничего не ела. Не могла думать ни о чем, только о том, что произошло в тот вечер. Прокручивала в памяти каждый шаг и гадала, в какой момент могла допустить промах. Когда вечером звякнул ее телефон, ее охватило чувство огромной благодарности. Она не заснула бы, не получив сообщения от него.

«Я проверил машину, прежде чем выходить, – писал он, – чтобы убедиться, что ты ничего не забыла».

Он не целовал ее почти месяц. Губы его уподобились луне. Она почти всегда видела их, но они оставались загадкой света и тени. Мэгги думала о его жене, которая может целовать эти губы. Но это ее не волновало. Она кое-что знала про Мари. Суровая брюнетка Мари работала в полиции, инспектором по условно-досрочному освобождению. Она, наверное, никогда не забывала дать детям завтрак в школу. Аарон не говорил об этом, но все женатые мужчины думают одинаково: их жены дома, и у их уютных Мари нет никаких личных мечтаний и надежд. Они – милые никто, сумевшие склонить этих интересных, классных мужчин с изысканными музыкальными вкусами к браку и воспитанию детей, а теперь – теперь у мужчин появилась возможность почувствовать на коже теплый солнечный свет. Мэгги и есть этот свет. Она – солнце, Аарон – луна, а Мари – Сатурн, вечно вращающийся по своей орбите, вечно дома, вечно где-то далеко. Самое важное, что он ее больше не любит. Он не уверен, что и жена его любит. Несколько лет назад он случайно заглянул в ее электронную почту и увидел, что она весьма фривольно болтает с коллегой по работе. Но Аарону не было до этого дела. Все Мари живут своей жизнью, хотя они всегда начеку. Мэгги знает, что такие женщины внимательно следят за мужьями. Им нужно сохранить свою семью, двойной доход, двух родителей для своих детей и платиновую карточку в супермаркете.

В любом случае, дело было не в Мари, а скорее в детях. Поэтому он не хочет переходить к физической любви. Дети – и еще возраст Мэгги. Но Мэгги чувствовала, что они уже официально вместе, хотя пока всего лишь разговаривают. Это как бывший говорит тебе, что просто «разговаривал» с другой девушкой; ты понимаешь, он хочет сказать, что не спал с ней, но если ты по-настоящему мудрая, то поймешь, что разговоры – это еще хуже. Разговоры означают отношения. Она познакомится с его родителями и подарит им шарфы на Рождество.

Мэгги и Аарон все время разговаривали. Целый день они переписывались в телефоне, а вечером, когда дети и Мари ложились спать, он звонил ей. Они разговаривали как друзья, как любовники. Они говорили обо всем, что происходило в их жизни. Какую программу ты смотрела вечером. Кто и что сказал на уроке. Нервничаешь ли ты в самолетах, как я.

Но, конечно же,