– Пойдёт? Или я сделал что-то не так и столь драгоценный меч надо поставить как-то иначе? – не спеша распрямляться, но подавшись ближе к светлой, спросил Люций.

– Странно, что он вдруг решил упасть, – заметила Сара, между её бровей пролегла складка.

– Хм-м. Может быть, мне захотелось пообедать с вами? – подтрунивающим голосом сказал Моран, в какой-то степени лишь оттягивая свой уход.

– Ты же знаешь, я была бы не против, – отозвалась Сара почти шёпотом, сохраняя безукоризненное спокойствие.

Люций вновь тепло улыбнулся. Он это знал. Но слышать наяву всегда было приятнее, чем просто знать.

– Как-нибудь в другой раз, – всё же сказал он. И, мимолетно коснувшись рукой плеча дэвы, добавил: – Sine te non potero vivere[1].

Даэвы прошлого так любили скрывать истину за двусмысленностью фраз. Вот и одно из значений этой фразы несло обещание скорой встречи. В фларканском языке всегда был важен контекст. Прошло несколько секунд, прежде чем Сара, сильнее нахмурившись, кивнула, всё же поняв сказанное.

Моран торжествующе распрямился, мимолетно подмечая озадаченные взгляды всех присутствующих за столом.

– Что это был за язык? – расслышал Люций голос Айвен, уже успев отойти на несколько шагов.

– Фларканский, – бросила Сара, почти сразу добавив: – Строчка из стихотворения.

– Ты знаешь фларканский?

– Я знаю это стихотворение, – едва расслышал Моран ответ.

К приходу Люция теневые почти разобрались со своим обедом. Как и предполагал Люций, его порция стояла рядом, нетронутая и почти остывшая.

Некоторое время прошло в тягучей тишине, прежде чем Моран спросил:

– Что-то произошло, верно? У вас лица слишком кислые.

Рафаиль с Блезом переглянулись. Коэн молчал, сохраняя отстранённый вид. Всё чаще Люцию казалось, что последний держал обиду. Но он уже не принимал того, что каждый раз ему приходилось нянчиться с дивом, словно с ребёнком, выпытывая, что случилось. Они были знакомы столько лет и неужели не могли поговорить начистоту? Люций отвёл взор от Коэна, вновь взглянув на Рафаиля, которому из-за семейной традиции служить роду Моранов сложнее было игнорировать вопросы Люция.

Ещё не будучи главой, див имел власть над Руньяном, о которой старался не вспоминать и которую старался не использовать. Но так или иначе, даже без напоминаний, Рафаиль следовал правилам своей семьи.

– Розали подходила, – издалека начал див, собирая по столу несколько рассыпанных крупинок соли. – На их году обучения вновь конфликт со светлыми, в частности с Пшеницей. Становится всё хуже. И она уверена, что вскоре дойдёт до того самого поединка.

– А в чём причина на этот раз? – хмуро поинтересовался Люций.

– На самом деле мелочь какая-то. Кто-то что-то сказал, другой не так понял. Я даже разбираться не стал. Здесь и слепому ясно, что и без причины нашли бы из чего раздуть пламя, – фыркнул Рафаиль.

– Тогда откуда взялось подозрение насчёт Правосудия Фародея? – задумчиво спросил Моран. Вообще сейчас поединок звался «Правосудие Богов». Название изменилось с течением времени. Случилось это не без старания светлых, которые по сей день упорно доказывали, что поединок изначально носил именно такое имя. Хотя правила схватки служили очевидным доказательством её происхождения.

– Намекнули, сказав, что спор можно решить только поединком. Но скоро охота, и – как жаль! – его не дадут провести, – встрял Коэн, в свойственной ему театральной манере передав суть.

– Про охоту это верно… – протянул Моран, складывая руки на груди. Мясное рагу, почти остывшее, всё ещё оставалось нетронутым.

Коэн фыркнул, но этот звук отчего-то напомнил больше хрюканье кабанчиков, которые с наступлением весны по обыкновению заполонили леса вблизи Академии Снов.

– Даже если так. То какая разница? Разобьём их, и дело с концом, – пробурчал Коэн.

Люций лишь бросил на него мимолётный взгляд, ничего не ответив, и вновь погрузился в свои мысли.

Поединок «Правосудие Фародея» был данью предкам. Древняя традиция. От него сложно было отказаться, причиной могло стать лишь высокое положение в своём ордене. Но и за пределами академии к нему прибегали в крайнем случае, ведь схватка нередко заканчивалась смертью, и на поединок требовалось разрешение глав орденов, к которым принадлежали даэвы. И чтобы его получить, необходимо было иметь достаточно весомые причины. Те, на чьей стороне оказывалась сила, могли не остановиться и довести бой до смертельного исхода. И всё ради того, чтобы силой отыскать правду, даже если она таковой не является. Но те, кто одержал верх, безоговорочно признавались правыми, и больше никто не смел это опровергать.

Слишком много ограничений для воинов и их полное отсутствие для учеников. Молодым даэвам требовалось одобрение от нескольких преподавателей академии. Те же наставники должны были следить за поединком, чтобы не было нанесено никаких смертельных увечий. На этом фактически ограничения заканчивались.

Поединок проходил пять на пять. И главное его отличие от сражений, которые проходили на занятиях, – то, что использовать дозволялось не только меч, но и любое дополнительное оружие. Кинжалы, магические печати и даже… врождённый дар. Вдобавок ко всему, первыми в число сражающихся обязательно входят ближайшие родственники бросившего и принимающего вызов.

В случае даэвов-учеников – те близкие, что обучаются в академии.

Взор дива нашёл Сару среди множества остальных фигур. Он видел только её плечо и прядь волос, едва ли не сияющую рыжиной на солнце.

«Сорель придётся согласиться на поединок. Вступится за Пшеницу, как за семью. А теневые будут ненавидеть теперь уже обоих, воспринимая брата и сестру как олицетворение одного целого», – Люций окончательно осознал, чем грозит сложившаяся ситуация.

– Люций? – позвал Блез, судя по тону его голоса, он делал это уже не впервой.

Моран, очнувшись, повернулся.

– Если поединок состоится, то после охоты. Значит, ещё не менее двух недель… – Люций сделал глоток отвара из стоящей перед ним кружки. Оторвав взор от тёмных ягод в напитке, он добавил: – За это время многое может измениться.

Его тон прозвучал куда напряжённее, чем он рассчитывал. Не покидало подозрение, что поединок и участие Сары в нём являлись самоцелью. И именно это выводило из себя.

Когда до полуночи осталось около часа, а солнце не так давно зашло за горизонт, рассыпав по небосводу звёзды, Люций поднялся со стола, на котором царил полнейший беспорядок, – всю деревянную поверхность усеивали прямоугольные листы, изображающие одну и ту же печать. Сложная, со множеством линий, то изгибающихся, словно змеи, то, наоборот, строгих, рисующих острые углы. Люций изучал её уже несколько дней, в будущем собираясь свести время на её создание до нескольких секунд. Пока на каждую уходило не меньше минуты. Но это дело не признавало торопливость, ведь каждая ошибка могла стоить слишком дорого – как минимум нескольких оторванных пальцев.