Шрифт:
Закладка:
Спала бы вообще всю жизнь – лишь бы не видеть ничего и не думать о прошлом, не погружаться в боль, высасывающей из меня последние силы. Жаль, что так нельзя.
Проснувшись однажды за полночь ни с того, ни с сего, я встала и подошла к окну. Что-то заставило меня.
Глубокая, черная, мрачная ночь.
В залитой луной поляне колосится трава, в черном небе яркими блестками мерцают звезды – немые и безучастные.
Не слышно ни единого звука и мне становится не по себе от этой тишины – слишком уж она гнетущая и зловещая.
Вроде бы я в своей комнате, дома, но это место все равно мне кажется чуждым и опасным.
Потому что здесь есть еще кто-то. Я знаю.
Собираюсь выйти из комнаты, чтобы осмотреться, но вижу вдруг за окном обезглавленного петуха. Из обрубка его шеи фонтаном брызжет кровь, но несмотря на это он несется со всех ног вперед, пересекая поле, и исчезает в траве.
За спиной раздается голос матери и я с испугу подпрыгиваю.
– Будь внимательна, дочка, – предупреждает мать.
Они с отцом стоят у двери, держась за руки.
Как? Секунду назад здесь вообще никого не было!
– Ты должна проснуться! – с тревогой говорит папа. – Очнись, дочка…
Не понимаю, о чём это они.
– Вы здесь… Я так рада, что вы…
Не могу подобрать слов – боюсь, что если скажу «живы», они сочтут меня за сумасшедшую. С чего же им быть в каком-то другом состоянии? Вот они стоят передо мной – живёхонькие, здоровые. Не испачканы могильной землей, не облеплены трупными червями. Почему я решила, что с ними случилась беда и их здесь быть не должно? Может я свихнулась и мне это всё почудилось? Или я спала всё это время и приняла страшный сон за реальность? Если так, то хорошо – не столь страшно сойти с ума, как лишиться обоих родителей чуть ли не в один день.
– Не сдавайся, – произносит мать. – Сражайся, дочь.
– Ты сильная, – добавляет отец. – У тебя получится.
Я в недоумении, панике, радости. Сложно описать всю палитру чувств, нахлынувших на меня после того, как я увидела их живыми, здоровыми. После того, как почуяла, что у моей прежней жизни появился хоть и крохотный, но реальный шанс на спасение.
Отец смотрит на меня с тоской и волнением, мать пускает слезу.
Не сдерживая чувств, я бросаюсь к ним навстречу, но когда касаюсь их кончиками пальцев, у окна за моей спиной начинают раздаваться странные звуки – будто раненая птица бьется о стекло.
Я тотчас оборачиваюсь и вижу там безобразную бледную женщину. Жирная, с обвисшим подбородком и щеками, складками на лбу. Глазенки круглые и черные как брюшка каракурта, волосы – редкие, жирные, скомканные.
Широко лыбится, показывая мне свои острые клыки, усыпавшие весь её рот, язык и даже нёбо. Внимательно оглядывает меня, а потом, громко хохоча, начинает биться лбом о стекло.
Морда её сплошь покрыта черной жесткой щетиной – от самого лба до подбородка. Даже глаза.
От этих ударов по стеклу в комнате раздается звонкий гул и меня с каждым разом всё сильнее бросает в дрожь и пробирает вязкий страх.
Закрыв лицо руками, я ору во все горло и бросаюсь к отцу с матерью, но попадаю в совершенно другое место.
Просторная, светлая комната с высоким потолком, массивные деревянные стены вокруг.
Луч солнца, прибившийся в вязаный узорчатый коврик на полу.
Знакомый, но в то же время непривычный запах.
Странные ощущения – будто попала из одного сна в другой.
Или это не сон?
Лежу на кровати, рядом на табуретке сидит баба Валя и пронзительно глядит на меня, не отрывая глаз.
Взгляд у нее тревожный, но заботливый, наполненный любовью.
От того, что я действительно не понимаю, где сон, а где явь, становится страшно. Поднявшись и упершись затылком в спинку кровати, озираюсь, всё силясь понять, где нахожусь.
– Тише, тише, моя хорошая, – пропевает баба Валя. – Не бойся. Всё хорошо.
Где это мы?
Баба Валя словно читает мои мысли. Она говорит:
– Ты в хорошем месте, детка. Это мой дом. Тебе нечего бояться, дорогая.
Берет с подноса на полу стакан с жидкостью желтоватого цвета и протягивает мне.
– На вот, выпей. Это успокоит тебя и даст как следует выспаться. Тебе нужен отдых, рано ты проснулась. Выпей и поспи ещё.
Зачем мне являлись родители?
Ощущение, что они живы и все как прежде согревает меня (долго не могла отойти от сна), но вскоре выветривается. Снова сдавливают печаль и горечь, не оставляя на сердце ничего светлого.
Беру стакан, выпиваю всё до дна.
Горьковато.
– Отдыхай, моя хорошая… – мягко и добродушно распоряжается баба Валя. – Отдыхай, сколько потребуется.
* * *
Очнулась я в одиночестве. Стоял ясный день, лучи солнца, прорезающие комнату через узкие и вытянутые окна, слепили глаза.
Засмотрелась на пылинки, парящие на свету и ощутила себя одной из них – ничтожной и никому не нужной.
Сколько времени прошло? Как я тут оказалась и зачем?
Лежу не двигаясь, пялюсь в потолок.
Чем дольше лежу, тем больше теряю последние остатки желания двигаться и потому заставляю себя подняться.
Осматриваюсь.
Не спальня, а прямо целые дворцовые покои – просторно, красиво, спокойно. Ничего не раздражает глаз, всё на своих местах.
Кровать стоит меж двух окон. Необычная – с высокой узорчатой спинкой и широкой мягкой периной. На стене напротив висит большая картина. На ней за столом с нарезанным арбузом сидит женщина в непонятном головном уборе и пьёт чай из самовара. К ней ластится кот, но она не обращает на него внимания и задумчиво глядит куда-то в сторону.
Красиво нарисовано.
В конце комнаты стоит широкий платяной шкаф. Ручки и все углы его дверей отделаны резными затейливыми узорами, в основании – четыре изогнутые ножки.
В левом углу широкое плетеное кресло; на нем аккуратно сложена моя одежда. Около кресла на стене зеркало во весь рост в широкой резной деревянной раме с полочкой.
Вот он какой, дом бабы Вали.
Подхожу к окну, шире разводя выцветшие и выжженные солнцем светло-зеленые шторы.
Я на втором этаже.
Значит, дом большой, не то что у нас.
Справа виднеется основание черной скалы, внизу на земле лежит груда старого хлама – небольшой разбитый шкаф, доски,
