Р у т. Это, кажется, немного и твоя вина, папа. Сам порвал связи. Ведь ты и сейчас получаешь приглашения из Парижа, Брюсселя, Цюриха… но что-то не видно, чтобы ты ими воспользовался… Давно уж ты не бывал за границей…

З о н н е н б р у х. Это верно. Четыре года я, европеец, не бывал в Европе. Я, немец, не желаю бывать в немецкой Европе! Да, я не отвечаю на приглашения моих заграничных друзей и коллег. И знаешь почему? Потому что сегодня я, честный немец, не мог бы посмотреть им в глаза!

Р у т. В таком случае можно себе представить, какого ты мнения обо мне! Ведь я-то бываю. Я часто бываю в немецкой Европе. И не испытываю по этому поводу никаких угрызений совести.

З о н н е н б р у х. Ты — другое дело. Ты все воспринимаешь иначе. Как артистка ты просто используешь немецкий сезон в Европе. Из двух зол все же это лучше, чем черный мундир твоего брата, унтерштурмфюрера Зонненбруха. (Отворачивается. Немного погодя.) Да, унтерштурмфюрер Зонненбрух — это позор всей моей жизни.

Р у т. Таких, как Вилли, тысячи. Такими их воспитали. Думаю, ты был бессилен помешать этому. Хорошо помню, как он вынужден был вступить в гитлерюгенд…

З о н н е н б р у х (прерывает ее). Наверно, я очень мало дал ему своего!

Р у т (шутливо). Я тоже не очень похожа на тебя. Однако не вижу, чтобы чем-нибудь запятнала твое имя. (С ударением, как бы желая убедить самое себя.) Да. Да. Ни в чем не могу упрекнуть себя.

З о н н е н б р у х (берет ее за руку, заглядывает в глаза.) Ты в этом вполне уверена, дочь моя?

Р у т (нервно смеясь). Ты обращаешься ко мне совсем как пастор. А я давно уже освободилась от подобных понятий. У меня своя мораль, исключительно для собственного употребления. (Многозначительно.) Оставьте меня в покое.

Зонненбрух смотрит на нее с недоумением.

Прости, пожалуйста, я повторила твои собственные слова. Как видишь, несмотря ни на что, мы похожи друг на друга больше, чем это кажется на первый взгляд. Ты, человек, отвернувшийся от жизни, от всего, что тебя окружает, и я, жаждущая «яркой жизни».

С минуту молча смотрят друг другу в глаза.

Портьера на дверях террасы незаметно раздвигается, появляется  И о а х и м  П е т е р с; лицо изможденное, давно не бритое, глаза лихорадочно блестят, одет, как рабочий, костюм и шапка измяты и испачканы в глине. Зонненбрух и Рут, услыхав шорох, поворачиваются к Иоахиму, смотрят на него в недоумении.

И о а х и м (шепотом). Не узнаете, герр профессор? (Делает два шага вперед, заметно прихрамывая на одну ногу.)

З о н н е н б р у х. Нет. Я не знаю вас.

И о а х и м. Петерс… Иоахим Петерс…

Рут тихо, сдавленно вскрикивает.

З о н н е н б р у х (подходит к Иоахиму, всматривается). Иоахим Петерс? (Взволнованно хватает его за руку.) Как так? Ведь вы четыре года…

И о а х и м. Меня уже там нет. Четыре дня уже там нет…

Рут подбегает к столику, наливает чашку кофе, дает Иоахиму, он жадно пьет.

З о н н е н б р у х (пододвигает кресло). Садитесь, Иоахим.

Иоахим падает в кресло, закрывает глаза.

(Склоняется над ним.) Вы хотите сказать, что… убежали оттуда? Из лагеря?

И о а х и м (не открывая глаз). Четыре дня назад. (Вдруг выпрямляется, оглядывается вокруг.) Не знаю, хорошо ли я сделал, придя сюда… Если нет, то прошу сказать откровенно… Я сейчас же пойду дальше… отдохну минутку и пойду…

Р у т (спокойно, почти холодно). Куда же вы пойдете, Иоахим?

Иоахим словно только сейчас ее заметил, долго всматривается, не отвечает.

Л и з е л ь  выходит из столовой, останавливается в дверях.

З о н н е н б р у х (в замешательстве). А я, знаете ли, праздную сегодня свой юбилей…

И о а х и м (словно не поняв, машинально). А, юбилей…

Р у т (замечает Лизель). Лизель, в буфете стоит бутылка коньяку, будь так добра, принеси ее сюда.

Л и з е л ь, двигаясь как автомат, выходит в столовую.

З о н н е н б р у х (вполголоса). Вы ранены, Иоахим? Мне показалось, вы хромаете?

И о а х и м. Вчера вывихнул ногу, когда прыгал через стену… Ночевал на кладбище, в Вальдорфе…

Р у т (серьезно). Сегодня будете ночевать в более удобных условиях.

З о н н е н б р у х (пытливо смотрит на нее). Что ты хочешь этим сказать, Рут?

Л и з е л ь  возвращается с бутылкой и рюмками, подает Рут, останавливается сбоку, смотрит в упор.

Р у т (наливает, подает Иоахиму). Выпейте, это вас подбодрит.

З о н н е н б р у х (подходит к Лизель, вполголоса). Неожиданный случай. Но ничего особенного.

Л и з е л ь (равнодушно). Кто это?

З о н н е н б р у х. Человек, нуждающийся в помощи…

Л и з е л ь. Вижу. Но кто он такой?

З о н н е н б р у х. Прохожий. Ему стало плохо на улице, и Антоний привел его сюда. А тем временем… (Умолкает, прислушивается.) Рут, кажется, машины пришли.

Р у т. Машины? Я готова. Ты можешь, Лизель, садиться, минуты через две поедем.

Л и з е л ь. Хорошо, а «человек, нуждающийся в помощи», — что вы с ним думаете делать?

И о а х и м (собирая последние силы). Если все должны уезжать, прошу обо мне не беспокоиться. Я могу уже идти, чувствую себя гораздо лучше… Пожалуйста, не думайте обо мне…

З о н н е н б р у х (избегая взглядом Иоахима). Слава богу, если лучше… Вот тут, пожалуйста… (Шарит в кармане, вынимает записки, растерянно смотрит на них, кладет назад в карман, вынимает бумажник.)

Р у т (удивленно). Что ты, отец?

З о н н е н б р у х (стремительно хватает Иоахима за руку). Уходите отсюда, прошу вас! Уходите отсюда как можно скорее! (Шарит в бумажнике.) Пожалуйста… здесь несколько марок.

Р у т (резко). Отец!

З о н н е н б р у х. Слушайте только меня, Иоахим! Только меня! Ради бога, умоляю вас. (Оглядывается, смотрит на дверь столовой.)

Р у т (спокойно, решительно). Садитесь. Никуда вы не пойдете.

Лизель наблюдает с каменным лицом. В и л л и  подкатывает к двери столовой кресло с  Б е р т о й. Он и Берта смотрят в недоумении.

Б е р т а. Что здесь происходит, Вальтер? Кто это такой?

Л и з е л ь (становится около Вилли, говорит с издевкой). Прохожий. Ему стало плохо на улице…

В и л л и (подходит к Иоахиму, всматривается, внезапным движением срывает с него шапку, обнажая бритую голову, швыряет шапку на пол, хватает руку Иоахима, отворачивает рукав и, найдя лагерный номер, обводит взглядом присутствующих, насмешливо). «Прохожий. Ему стало плохо на улице». (Разражается смехом.)

Зонненбрух кладет руку ему на плечо.

(Перестает смеяться.) Ну? Что же вы все стоите? Не знаете, что надо делать?

З о н н е н б р у х. Ты не узнаешь его, Вилли? (Берте, подъехавшей к ним.) Это Иоахим… Иоахим Петерс, Берта…

Б е р т а (холодно). Петерс? Не помню.

З о н н е н б р у х. Мой ученик и бывший ассистент — не помните? Часто бывал у нас в доме шесть-восемь лет назад…

В и л л и (расставив ноги, перед Иоахимом). А! Иоахим Петерс! Смотрите-ка! Простите, не сразу узнал. Немного изменились с тех пор… Да, был герр Петерс бравым парнем, помню даже, неплохо играл в баскетбол…

Б е р т а. Если это герр Петерс, то нам очень неприятно, Вальтер, но… дело совершенно ясное, а мы ведь должны