А когда вышел капитан из кабинета, нажал на столе неприметную кнопочку и внятно произнес: «За этим — особый надзор. Головой ответите. И если я говорю головой, — возвысил голос, — то так оно и будет. И никакие законы не помогут». А когда отключил генерал связь, тихо произнес: Поиграем, капитанчик, поиграем. Не мог я в тебе ошибиться, не мог, не будь я генерал Коршунов»

Сытый и пьяный приехал капитан Харрасов в Демский район города, что раскинулся за рекой Белой, вывернул на окраину, где в чистом поле среди растущей пшеницы стояла серая пробитая пулями «волга», остановился на обочине рядом с неприметной зеленой «газелью», закурил и проговорил в окошечко машины: «Чего стоять? Начинайте».

Это надо было видеть! Рота спецназа в камуфляже, в полном обмундировании, т. е. в касках, бронежилетах, с гранатометами и автоматами, за спинами которых замаячили, выползая из-за деревьев, приданные боевые машины пехоты с дрожащими от нетерпения стволами легких пушек, окружала бедную помятую машину. Бойцы перебегали от кустика к кустику, от кочки к кочке, припадая к земле, прячась за веточки. Как в зловредных американских фильмах они объяснялись на пальцах: два-три пальца вытянутые вверх пальца — значит два-три бойца, одним пальцем направо или налево — значит идти этим бойцам направо или налево. И не было этому конца.

Смотрел на это сказочное действо капитан Харрасов, сплюнул, и, не таясь, пошел к машине, бросив на ходу бравому командиру спецназа, что вышел из «газельки» и встал за его спиной: «Смотрите, не подстрелите, вояки».

Волгу он обошел со всех сторон, внимательно осмотрел салон машины, потрогал пальцем бурое пятно на заднем сиденье. «Охранять, вызвать криминалистов, после осмотра доставить к нам во двор, полковник», — сказал на ходу смущенному командиру спецназовцев и отбыл восвояси.

В тот же день с женой уехал он в село Языково к родителям. Погулял, попил водочки при встрече и на следующий день занялся ремонтом сарая, что давно уже обещал матери. От еды, солнца и размеренной жизни прежний вес стал возвращаться к нему, и только одна Айгуль замечала его временами застывший взгляд. На третью ночь после своего приезда он долго шептался с женой и тихо и незаметно исчез, только его и видели.

Когда командир группы, которая следила за капитаном, доложил об исчезновении Харрасова, генерал Коршунов далеко за пределами своей официальной резиденции построил по стойке смирно лучших сыщиков России. На глазах у всех он сорвал погоны с провинившихся, зачитал приказ по федеральной службе безопасности России за подписью ее председателя о понижении их всех в звании до сержанта с прохождением дальнейшей службы на Дальнем Востоке и напоследок устало высказал остальным.

— Господа! Не все из вас еще поняли важность стоящей перед всеми нами задачи. Речь идет не о бирюльках, в которые надумал играть генерал Коршунов и его высокое начальство. Дело, которое нам поручили — это самая важная государственная задача на сегодняшний, да и все последующие дни. Эта задача важнее секретов атомных бомб, термоядерного оружия, баллистических ракет, лазерных, биологических и прочих видов устрашения и возмездия. По большому счету речь идет о том, что тот, кто установит дружеский контакт с внеземной цивилизацией, будет править человечеством в ближайшие сотни лет. Она проявила себя на нашей земле, и не будет прощения нам, если нас опередят, если мы упустим свой шанс.

Вам ли не знать, как низко пала наша страна в последние годы. Вы, щенки, еще не видели, как половина людей на земле пресмыкалась перед красной звездой или тряслась перед нею в страхе. Настало время вернуть эти дни. Пусть не красное знамя будет при этом над нами, а разноцветная тряпочка, пусть не звезда, но мифический орел осеняет наши лбы, главное — это сила и власть в руках, которых мы можем достичь с помощью открывшейся нам силы. И тогда все эти хваленые Европы, Америки, Азии будут годны только на то, что вытирать наши задницы.

Я призываю вас служить не за страх, а за совесть. Надо выложиться до конца. Надо стать как зверь в лесу, как волки, — вечно настороженными, вечно ждущими опасность, реагирующими на любой шорох, тень, движение, ничему и никому не верить, всего бояться, быть нацеленными на одно — поставленную задачу.

Я мог бы также сказать, что сегодня именно та ситуация, когда лес рубят и щепки летят. Никто, поверьте мне, никто не будет в таком деле считаться с этими щепками, как бы они не назывались — председателями, генералами, капитанами. Но, думаю, это и так понятно.

Спустя два дня в далекой алтайской деревушке, окруженной кедрами и соснами, вышел из попутного грузовика крупный рыжеватый мужчина в изрядно помятом костюме и с полиэтиленовым пакетом в руках, где аккуратно лежали все его нехитрые пожитки. Коротко осмотрелся, переговорил с местными мужиками, что с утра кучковались у продмага, и направился на самый край деревни. Еще раз расспросив встреченную по дороге старушонку, которая поначалу шарахнулась от него, как от чумного, а потом махнула рукой в сторону и, крестясь и оглядываясь, поспешила прочь, он подошел к крепко срубленному дому под двумя соснами, открыл калитку, смело прошел мимо угрожающе поднявшегося пса и постучал в дверь.

— Входи, капитан, входи, — раздался изнутри голос, — с утра жду.

Аккуратно сняв на крыльце ботинки, мужчина вошел в дом, поздоровался.

— Здравствуй. Олджубей. Привет тебе из Башкирии. Вот, жена в подарок мед передала. Говорит, нет лучше башкирского меда.

Гость поставил на стол поллитровую банку с прозрачно-желтым содержимым, и хозяин — тот самый алтайский шаман, что все просил отпустить его к внученькам, — наконец-то оставил раковину, где чистил картошку, и подошел к гостю, которым и был капитан Харрасов.

— Спасибо за мед капитан. Знаю, что от души принес, а не задобрить. Что не особо ждешь помощи, а все-таки приехал. Неладно, знать у вас. А впрочем, сначала попьем чайку — ты с дороги устал, — потом и поговорим.

— Добро — улыбнулся Харрасов, — если к чаю и картошку жареную — в самый раз будет.

— Будет тебе и картошка, и чай, и внучат моих увидишь, скоро заявятся.

В четыре руки они быстро настругали картошку на огромную чугунную сковороду, поставили в печь, присели, переговариваясь о том, о сем — о погоде, о дороге, — пока хлопок дверью и сердитые голоса на дали знать о приходе внуков

Два мальчика четырех и семи лет отроду вошли, демонстративно не обращая внимания ни на гостя, ни