на грязной земле при свете миллионов светлячков, и позволила украсить себя гирляндами жгучих сорняков и сухих папоротников. Когда же прохвостам предложили болотную воду, они пили ее и умывались ею, потом с удовольствием поглощали тухлые яйца, старые птичьи гнезда и другие гадости. Мне же волшебники дали хорошую воду и съедобные растения. Затем они предложили Настоятелю порассуждать о природе богов, и он болтал пять или шесть часов кряду, изрекая богохульства, подобных которым я не слышал, даже проходя мимо таверны. Он утверждал, что голоса богов напоминают говор гусей и собак, при этом они несут чепуху и создают мир из навоза, а ко всему прочему Настоятель высказал нелепое предположение, будто земля круглая и вертится в пустоте. Во время этой речи один из его приспешников громко храпел, показывая тем самым, что полностью поддерживает богохульника. Когда наконец ужасная проповедь закончилась, двое волшебников удалились. Тут из леса появились три обезьяны и пустились в пляс, а вскоре эти гнусные прелюбодеи, попы, схватили обезьян, повалили в грязь и там вытворяли такое, что я даже не мог на это смотреть. На восходе солнца все трое проснулись в том, что вы на них видите, и пришли в неописуемый восторг. Потом уселись на мулов и всю дорогу хвастались своим успехом. Я, единственный незапятнанный колдовством, тоже вернулся и свидетельствую против них. Виной всему, что с ними произошло, вероятно, недостойная священнослужителей страсть к еде, крепким напиткам и запретное влечение к женщинам и золоту.

Рассказав обо всем, Драгоценный закрыл лицо руками, что позволило слушателям перевести дух. Но затем кое-кто закричал, что святые отцы угодили в тенета черной магии, что праведные служители культа ни в чем не виновны, особенно в происшествии с обезьянами. Драгоценного же просто-напросто обманули.

— Вы думаете, они безгрешны? — воскликнул Драгоценный.

Он схватился обеими руками за свой балахон и разорвал его от шеи до колен. И тут оказалось, что Драгоценный вовсе не послушник, а пухленькая смазливая молодица, вся зардевшаяся от стыда и гнева.

— Они купили меня еще ребенком и с тех пор выдавали за мальчика. Я была тайной наложницей святого отца и его приспешников. Чтобы скрыть правду, они одевали меня, как мальчика, заставляли туго перевязывать грудь и угрожали, если я открою правду, наслать на меня такие проклятия, что я умру в муках. Я могла бы убежать, но куда? Кроме того, у меня были причины остаться, и одна из них — надежда, что боги когда-нибудь освободят от повязки мои груди и позволят оголить их, как сейчас.

С этими словами Драгоценный набросила на свои плечи балахон и убежала. Настоятель и его спутники сидели на мулах ни живы ни мертвы, и тут послышался жуткий смех. Повернувшись на звуки, деревенские жители увидели трех хорошо одетых обезьян, торопливо приближающихся по дороге. Толпа расступилась, и животные прыгнули в руки сопротивляющихся священников, и покрыли их мерзкими поцелуями, сопровождая изъявление своих чувств непристойными жестами и грубыми объятиями. Короче говоря, они вели себя, как заправские шлюхи.

Снова Жук выехал из деревни. На сей раз он держал путь к югу, и на сердце у него теперь было легко, потому что с недавних пор судьба его изменилась.

Но не успел он далеко отъехать, как из-за деревьев появился человеческий силуэт. Это была Драгоценный в простой домотканой одежде, но с цветами в кудрях. Жук ненавидел Драгоценного, пока тот был любимцем священников и подлизой-мальчишкой. Но, когда Драгоценный оказался симпатичной девушкой, Жук переменил свое мнение.

За спиной Жука в деревне священники платили свои многочисленные долги, но Драгоценный не обращала на них внимания. Она смотрела на Жука.

— Я полюбила тебя еще до того, как ты стал таким красивым. Я оставляла свечи там, где ты мог их найти, стащить и съесть, и поливала их бараньей подливкой. Когда ты отправился в лес, я молилась и предлагала жертву богам, чтобы тебя защитили. Я поклялась, что однажды приду к тебе и расскажу обо всем. Но теперь, смотри, я принесла свое приданое.

И она показала серебряное блюдо, украшенное драгоценными камнями, и кубок из чистого золота.

Жук поднял ее на своего прекрасного коня и поцеловал.. Это был самый сладкий поцелуй в жизни обоих.

С тех пор на храме близ деревни не горел сигнальный огонь. Несомненно, и боги, и волшебники забыли про обитель. А Жук с Драгоценным (носившие, впрочем, уже совсем другие имена) поселились далеко, в иной стране. Через год они воздвигли алтарь князю летнего дня и темной госпоже, которую они называли дочерью ночи. Драгоценный, правда, молилась и другим богам, но Жук — только этим. Когда Жук возлагал дары и благовония к ногам дочери ночи, он с улыбкой вспоминал всегда голодного юного послушника и думал о том, какие сюрпризы иногда преподносит человеку судьба.

КОРОЛЕВСТВО ВОЗДУХА

— КТО ТАКОЙ ЭТОТ рыцарь, что проезжает мимо?

— Его зовут Седревир. Он занят Поисками.

— Бледный как смерть. Глаза как у слепого. Думаю, его хорошо выдрессированный конь и сам отлично знает дорогу. А сам всадник ранен невидимыми стрелами.

— Это рыцарь из древнего братства. Он дал обет отыскать священные реликвии, какие бы опасности не стояли у него на пути, независимо от того насколько опасны путешествия или странная его цель. Но, как мы видели, многие возвращаются домой не солоно хлебавши.

— А этот Седревир? Какова цель его поисков? Ты это знаешь?

— Да, и я расскажу тебе…

ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ НА праздник Летнего равноденствия в Замковой башне, как было принято в братстве рыцарей, там.

В самом сердце замка был сокрыт большой зал, вход в который известен был лишь посвященным. Зал имел форму половинки идеального шара, его пол и стены были выложены блоками полированного камня. С высокого купола свисали тысячи мечей и щитов, флаги и вымпела всех рыцарей, входивших в братство. Высоко на стенах в клетках горели факела. И выкованы клетки были таким образом, что внешне напоминали головы змей и чудовищ которые дышат огнем. На полу чудесной мозаикой был выложен огромный солнечный диск, на ободе которого стояли рыцари, повторяя круг власти во плоти и стали.

Каждый, явившийся в зал, был полностью закован в броню и носил кольчугу, одетую поверх некрашеного простого льняного нижнего белья, забрало его шлема было опущено, руки в перчатках сжимали рукоять меча, а на доспехах не было никаких знаков.

Но рыцарей можно было узнать даже при этих обстоятельствах. По