На следующий день, утром, когда мы получали новые путевки на уборочные работы, Микитка получил почему-то путевой лист в командировку, в Новороссийск.

— Да я ж, — пожал Микитка плечами растерянно, — я ж тут и не при чем совсем.

— Да тебя ж никто и не винит, — махнул рукой завгар и отвернулся к своему рабочему месту.

— Ничего уж тут не сделаешь, — Олегыч пожал плечами, — такая путевка полагается на сегодняшний день. За цементом направляют. Мда… Нашел колхоз время. Ну ладно, Микитка, ничего не поделать. Пойди до Лиды Петровны, получи талон на бензин. Ну и вперед. Быстрей приедешь, быстрей уедешь.

* * *

— Знаешь в хуторе Северном водонасосную станцию? — Спросил у Микитки Кашевой, когда они встретились, как Микитку и предупреждали, на станичной бензоколонке.

Сегодня утром была тут большая очередь. Машины, направлявшиеся на уборку, наполняли сперва свои баки топливом.

Когда Микитка стал очередью за Колхидой, тянущей свой прицеп, за ним подъехала и цистерна Кашевого.

Ванька выпрыгнул из грязного своего газона, подошел и без разговоров запрыгнул в кабину к Микитке.

— Никит, — сказал он не глядя тому в лицо, — как и договаривались, нужно мне тебе передать, куда тебе надобно заехать.

— Угу, — глядя, как водитель Колхиды ставит в горловину заправочный пистолет, сказал Микитка.

— Боисся? — Глянул Кашевой на Микитку помолчав.

— Угу, — повторил тот, — боюсь. Очень боюсь, Ваня, — и отказаться не откажешься. Потому как я уже на крючке. На крючке, что твой карась.

— Я тоже уже сто раз пожалел, — вздохнул Кашевой, — что полез в эту всю историю. За лучшей жизнью, етить ее. А вот тебе и лучшая жизнь. Думай теперь, как сеструху еще выручать. Эх, ладно… Это дело другое. Не об том сейчас. А тебе, Никита, надо на хутор Северный. Как я уже сказал на тамошнюю водокачку. Там он тебя ждать будет. Там его и заберешь.

— Угу, — повторил Микитка в третий раз.

Кашевой помолчал пару мгновений. Потом пожелал Микитке удачи и выпрыгнул из машины. К этому времени Колхида сдвинулась, гремя своим прицепом и ушла на рейс. Микитка, тронул побелевшими от волненья руками рычаг коробки передач, с трудом вставил первую и тронулся, встал на место Колхиды. Он и правда очень боялся.

После заправки погнал он свой газон со станицы к Армавиру. Километров через десять свернул налево, к Северному. Прошел через хутор краем, почти и не заезжая в поселение. За лесистой посадкой, что ограждала поле от хутора, проехал он каптажи, которые использовало поселение для водоснабжения. Дальше, в низовье, огороженная бетонным забором, стояла водокачка.

По научению Кашевого стал он не у входа, а проехал дальше, завернул в проезд, что перерубал посадку и вел на поле, которое колосилось дозревающей пшеницей.

По дорогам, что проездили здесь агрономы, добрался он за посадку. Стал в тенечке большого раскидистого тополя. Принялся ждать.

От волнения не сиделось Микитке в машине. Выбравшись наружу, стал он у колеса, закурил свой космос. Курево немного успокоило нервы, но не сильно. Когда увидел он, как пробирается кто-то по посадке, со стороны водокачки, то сигарета задрожала в его руках.

Не дожидаясь пока, его пассажир приблизится, Микитка поплевал на уголек сигареты, расточительно выбросил ее на сухой от солнца чернозем.

— Ну здорово, Никита, — вышел к нему из посадки Пашка Серый, — как поживаешь? Как мать?

* * *

Очередной уборочный день подошел к концу. Я вернулся поздно, около семи часов вечера. Подходили сумерки.

— Привет, ма, — вошел я на двор, потрепал Жулика по выпуклой гладкой голове.

— Отец еще не пришел, — сказала Мама, намывающая уличный стол, — утром он налил душ. Просил, чтобы ты ему оставил воды.

— Спасибо, — я прошел во двор, стянул через голову колючую от пыли рубаху, — а Светка где?

— В доме. Повторяет уроки для экзаменов. Вот, почала мало-помалу готовиться к поступлению.

— Мне кажется, — я вымыл руки под настенным умывальником, принялся умывать лицо, — он больше тоскует по Сашке своему. Вот хочет себя чем-то занять, чтобы поменьше о нем думать.

— Может, и так, — покивала мать, нарезая в колечки молодой зеленый лук на ужин, — ну хотя бы делом занимается, а не у окошка вздыхает. Днем Машка заходила, — как бы между делом сказала мне мама.

— Да? — Я вытер полотенцем руки, протер лицо, — что-то не ставят нам ее в последнее время на работу. А из-за уборки все нет времени повидаться.

— Потому она и просилась вечером в гости зайти, — мама глянула на меня с едва заметной улыбкой.

— Зайдет, значит?

— Зайдет. Уж скоро. Так что давай быстрей под душ, — мама рассмеялась, — бо наколешь девку ячменем своим, и она с тобой расхочет миловаться.

Я только хмыкнул. А потом взял свежее белье и пошел на задний двор. Там, стоял на солнечной стороне, подальше от тени большого ореха, летний душ. Сколоченный из досок и обшитый толью, он вмещал на своей крыше большой черный бензобак от газона.

Насколько я помнил, сколотил его отец пару или тройку лет назад. Досок достал через вторые руки на пилораме, толь раздобыл где-то в колхозе. Там же достал и несколько листов шифера на крышу.

Бак же выпросил у Федотыча на гараже. С тех пор возился с ним, с баком, как с родным: каждую зиму снимал с душа и заносил в дом на хранение, а по весне, ближе к лету, выносил поставить обратно. Все боялся, что железяка прогниет на свежем воздухе.

Выкупавшись, я вернулся в дом, чтобы переодеться. Перехватил хлеба с маслом и вареных утром яиц.

— Игорь! Да поешь ты нормально! Обожди! Сейчас у меня картошка доварится, — кричала мне мать, когда я вышел на улицу.

Не успел я ответить, как Жулик стал рваться на цепи. Бегать туда-сюда, лаять на кого-то кто за двором.

— Машка, видать, — сказал я, — сейчас спрошу у нее, не голодная ли, — ответил я матери, — а там уж и глянем.

Мать ничего не ответила, только что-то забурчала себе под нос о том, что больно я тороплив. Но тут уж ничего было не поделать. Чувствовалось в моем молодом теле легкая, даже приятная усталость после рабочего дня. Однако не хотелось мне отдыхать. Тело требовало движения и активной жизни. Этому его требованию я решил поддаться.

— Фу! Жулик! — Прикрикнул я на пса, проходя к забору.

Через щели в досках, из которых был сбит наш забор, видел я, что кто-то топчется по ту сторону. Ждет, пока откроют.

И я открыл. Нахмурился.

— А ты что тут делаешь, Люд? — Спросил я у пухленькой девчонки с тока, которая топталась у меня под калиткой.

Глава 20

— Привет, Игорь, — помялась девушка немного.

Некоторое время на ее пухлой мордашке виделось мне некоторое замешательство и стеснение. Потом свела она свои светлые бровки к носику, на лице заиграло решительное выражение.

— Сил уж у меня нету, — сказала Люда резко, — замучилась я.

— Отчего ты замучилась-то? — Снисходительно улыбнулся я.

— Дак как жеж! Девки меня изводют! Весь день надо мной измываются после нашей встречи. Они до этого с меня смеялись, что я хожу туда-сюда, про тебя говорю. А сегодня так вообще! Доканали! То, говорят, мол не твоего полета я птица. Ты вон какой видный, а я замухрыха. То говорят, мол, иди, чего сидишь? Видно ж было как Землицын с интересом смотрить на тебя!

Все эти слова она выпалила быстро. Протараторила буквально на одном дыхании. Когда закончила, то пришлось ей пару мгновений отдышаться. Поджав губы, она подняла на меня беспокойные глаза.

— Ну и решила я, что хватит. Что сил моих больше нету. Пойду да спрошу.

— А как же ты узнала, где я живу? — Я удивился таким ее эмоциям.

Девушка снова опустила глаза. Руки все это время держала она за спиной. Потом вытянула, показала их мне. Она держала мою светлую водительскую кепку.

— Ты забыл у нас, под навесом, когда приезжал днем. Ну я и выспросила у дядь Пети, у завтоком, где ты живешь, чтобы вернуть. Кепочка-то очень хорошая. Вдруг потерялась бы.

— Вот плутиха, — рассмеялся я девушке, отчего прямо-таки вогнал ее в краску, — а не ты ли сама мою кепочку припрятала?

— Что? — Ее большие глазки расширились еще больше, — я? Спрятала⁈ — Губы изогнулись в возмущении, — Еще чего! Много чести!

— Точно не ты? — Я снова сдержанно рассмеялся. Очень уж потешно девочка капризничала.

Люда вздохнула, с трудом сглотнула слюну. Потом