стать отцом кучи бастардов, если бы не одно «но»: одну из дам еще в самом начале своей удобной и веселой жизни он поймал на связи с другим. Она первая родила ребенка. С тех пор все дети оставались в деревне. По отзывам крестьян, господин Розер был не из самых плохих хозяев. Да и к женщинам своим относился весьма прилично, так что соблазнить барона мечтали многие девицы. Изменения в характере покойного барона начались еще до дня его свадьбы. После сватовства и подписания бумаг Жульф фон Розер успешно наградил и отпустил последнюю свою девицу и перестал наезжать в поисках новых «впечатлений». Когда ему приходилось вершить суд, что было обязательным правилом и по королевскому указу происходило не реже раза в месяц, был рассеян, улыбчив и очень снисходителен. Даже помиловал и не изгнал с земель браконьера, который признал вину и покаялся, что хотел, продав оленя, сделать подарок своей невесте. Раньше за такое грозил десяток плетей и приказ покинуть баронство немедленно. В общем, в городе и селах с любопытством ожидали новую баронессу, не предвидя для себя худого. Конечно, сплетничали, но вполне дружелюбно. Гром грянул сразу после свадьбы: молодой муж устроил дикий скандал и принялся пить. Вскоре завел себе любовницу в городе и приставил для охраны к ней собственных солдат. Говорят, девице даже на рынок и в храм Господа запрещалось ходить без сопровождения. Барон почти перестал интересоваться землями и на суд частенько приходил, будучи сильно навеселе. Зато привечал семью своего двоюродного брата Варуша, был имянарекателем* для двух его дочерей, дарил девочкам платья и украшения и даже оплатил пристройку к их городскому дому. Почтительно относился к невестке, жене Варуша, госпоже Белинде. Ругаясь с женой, что делал барон регулярно и не всегда приватно, он постоянно ставил госпожу Белинду в пример. О том, что и как случилось с невестой, а потом и женой барона, юной баронессой Любавой фон Розер, сплетничали много. Кто говорил, что он поймал ее прямо в день свадьбы целующейся с другим, кто говорил, что она не сохранила девственность и этим вызвала гнев мужа, кто утверждал, что от баронессы так воняет, что барон не может исполнить свой супружеский долг. В общем, народ развлекался, как мог. Факт остается фактом: беременности все не было, а через два-три месяца после свадьбы барон завел новую пассию, только уже не в деревне, а в городке. И ее бастарда признал сразу же после рождения. Мать умерла, отец забрал девочку в замок и заботился о ней. Весьма своеобразно, надо сказать, заботился. Нанял кормилицу и няньку, роскошно одевал и примерно с года брал малышку с собой по гостям, в отличие от запертой дома жены. Он как бы хвастался ребенком и её дорогими нарядами. Только вот дома девочкой не занимался совсем и даже видел ее не каждую неделю. Все это я предполагала и раньше, самым интригующим было то, что никому не было известно, что произошло на самом деле. Даже Лесте юная баронесса не рассказала, чем недоволен муж. Точнее, Леста знала, что он недоволен всем и сразу, что находит барон у своей жены множество недостатков и любит попрекать ее маленьким приданым, но вот первопричину этой озлобленности, ту самую точку отсчета, прежняя Любава хранила в тайне.

А я здраво рассудила, что теперь все это уже и не важно. Что было, то быльем поросло. Для меня важнее было наше общее «здесь и сейчас». Тогда я еще даже не подозревала, как я ошибалась. *** Группа под предводительством Нолана отсутствовала больше двух недель, но вернулись они с победой:

-- Значится, недалеко от того самого места и нашлась точка нужная. Сперва-то я даже засомневался, но там спуск вниз резкий, этакий обрыв небольшой. И местность, значится, дальше понижается. А с самой этой стены, значится, и бежит водица. Местами просто сочится, навроде как бы капели, а местами прямо течет. И эти ручейки объединяются внизу и дальше уже один ручей убегает. От мы тамочки, значится, и стали долбить.

Оно, конечно, первые дни камня не было. Все дерен, да корни сплетенные. Там и топоры, и лопаты пригодились. Дня через три только до камня дошли. Пласты-то все мокрые да тяжелые. Кусок, значится, мы здоровущий расчистили, и стало там этакую впадину в камне видать. Вот в нее и врубались.

-- Тяжело было? – я спрашивала не просто так. Нолан, пришедший с рассказом, был изрядно искусан.

-- Ой, светлая госпожа, там одного гнусу только – страсть сколь! Никакой, значится, управы на эту тварю нет! И хвойником дымили, и мазались всяким… А сперва еще и думали, что не там камень долбим: в щели этой почти сухо было. Но уж раз взялись…

Вот на четвертый день и хлобыстнуло оттуда. Сперва с утра тама Пертерсен и Вильк дробили, а мы куски оттаскивали. Потом передохнули, поели, да и с божьей помощью опять начали, только местами поменялись. Я только и успел несколько раз стукнуть, а оттуда воды струя. Тонкая, да бьет так далече! Даж спужались сперва… Ну, а еще несколько раз стукнули посильнее – поток и хлынул. Аж с ног сбивает! Мы давай наверх карабкаться… Ну, до вечера еще терпели–смотрели, что да как. Вдруг хужее станет? Ан нет, так, значится, и хлещет!

-- Скажи, Нолан, вода уходила или внизу собиралась в лужу?

-- Тоже я опасался, что с одного места, значится, перельем в другое. Нет, светлая госпожа, вся жижа эта уходила. Она, вроде, и не совсем вода – коричневая и воняет дюже худо. Тама ведь у дна растений гниющих богато. Вот куда ручей бег, туда и это все утекало. Тамочки уже и не ручей, а прямо речушка.

-- Весной нужно будет сходить и проверить, не забьет ли сток грязью и травой.

-- Это, значится, обязательно надобно!

Рассчиталась я с походниками, как и обещала. Оплатила даже первый, неудачный поход. И сверху по три серебрушки каждому. А Нолану шесть. Я поняла, что у меня в деревне появился еще один толковый и надежный помощник. ***

В общем, осень я встречала во всеоружии. Заполнялся